Высокое самолюбие
Известный писатель Леонид Соболев не встречался с героем этого очерка. Но не могу избавиться от мысли, что психологический портрет романтичной "морской души" списан с него, с Евгения Новикова.Евгений Новиков (1924-1973 гг.). Заслуженный мастер спорта. Чемпион Европы и СССР (1957 г.) в тяжёлой категории. Победитель II и III Всемирных игр молодёжи (1955, 1957 гг.). Призёр чемпионатов СССР 1951-1959 гг. Установил 24 рекорда СССР.
"Морская душа", — напомню знаменитый образ, — это высокое самолюбие людей, стремящихся везде быть первыми и лучшими. Это — удивительное обаяние веселого, уверенного в себе и удачливого человека, немножко любующегося собой, немножко пристрастного к эффектности, к блеску, к красному словцу. Ничего плохого в этом "немножко" нет. В этой приподнятости, в слегка нарочитом блеске — одна причина, хорошая и простая: гордость за свою ленточку, за имя своего корабля, гордость за слово "краснофлотец", овеянное славой легендарных подвигов..."
Многим людям, хорошо знавшим Новикова, я читал этот отрывок. Каждый соглашался: это о нем — о Женьке, о Жене, о Евгении, о Евгении Васильевиче.
Думаю, всё здесь объяснимо. Писателю удалось выхватить собирательный образ "морской души" из самой гущи флотского бытия, а Новикову — сфокусировать, сконцентрировать в себе лучшие черты, присущие синеблузому племени.
Молодость Новикова — это Северный флот, подводная лодка, война. Если конкретизировать последнее понятие — это "обыкновенные” боевые походы, требовавшие от каждого члена экипажа мастерства высшей пробы, полной физической и моральной самоотдачи, абсолютного доверия друг к другу. Чья-то, пусть незначительная оплошность, влекла невыполнение задания, чего нельзя было допустить даже в мыслях.
Подводная война не знает, не признает, не допускает минимальных мерок. Платить за них надо по абсолютному максимуму — ценой жизни. Своей собственной и товарищей. Всех без исключения. На глубине никому не повезет, никто не спасется, не спрячется за чужую спину, никто, наконец, не поднимет руки вверх. На глубине есть один-единственный безальтернативный вариант: отбросив личные слабости, забыв о них, бороться без страха, без оглядки, без малодушно-предательской мыслишки: авось, опасность и смерть меня минуют, спрячу-ка я свою голову в кусты.
Данное обстоятельство выковывало характеры цельные, сильные и чистые: к ним не приставала ржавчина хитрости, двуличия, корысти — о трусости и говорить не приходится. Это же обстоятельство формировало людей гордых, знающих себе цену, ни при каких перипетиях не склоняющих покорно головы, людей с высоким самолюбием.
Я знал Евгения Васильевича около пятнадцати лет. Первый раз увидел, когда его морская душа находилась, пожалуй, в полном расцвете. Новиков был уже не молод, но счастье побед, одержанных на чемпионатах страны и Европы, словно возвратило его в незабываемую матросскую юность. Он и внешне выглядел совсем молодым человеком, которого 20-летние ребята воспринимали как "годка".
На флоте это слово означало, что моряк служит "по последнему году". А последний год — это сначала седьмой, потом срок сократили до пяти, затем до четырёх лет.
"Годок" — это как старший брат, любимый и уважаемый, умелый и знающий, сильный и добрый. Годок — это твоя опора и защита, твой учитель и эталон в службе. Годок — это и твой нравственный контролёр: заюлишь хвостом — от его строгого взгляда годка не укроются твои "упражнения". Словом, годок — это цвет флота, его краса и гордость, персонифицирующий морскую душу во всём её блеске и великолепии.
Матросский клуб в Балтийске был переполнен. Огромный зал, лазурный от моряцких "гюйсов", с нетерпением ждал встречи со спортивной делегацией из Белоруссии.
Примерно за пять минут до начала в зале появилась небольшая группа людей. Всеобщее внимание привлёк морской офицер в форме старшего лейтенанта. Был он сравнительно небольшого роста, но выглядел настоящим богатырём. Его фигура полностью заняла проход, старший лейтенант был вынужден идти немного бочком, чтобы ненароком кого-нибудь не задеть. На могучей шее атлета, незаметно переходящей в саженные плечи, гордо покоилась большая голова. Высокой, широко развёрнутой груди было тесно в просторном кителе, и он, казалось, вот-вот расползётся по швам.
Мы сразу почувствовали: этот богатырь — наш, в доску флотский парень. Он шествовал к сцене тяжеловатой, неторопливой матросской походкой, чуть вразвалочку, чуть раскачиваясь, чуть неуклюже, ставя носки ног вовнутрь.
Такую походку не отрепетируешь на берегу. Она появляется лишь у тех, для кого корабль — родной дом, а палуба долгие годы заменяет земную твердь.
Группа поднялась на сцену. Богатырь посторонился, пропуская спутников вперёд. Когда гости уселись, ведущий коротко представил их.
— Арнольд Чернушевич — чемпион страны по фехтованию на шпагах... Дмитрий Кулинкович — кандидат педагогических наук... Евгений Новиков — чемпион Советского Союза и Европы по штанге в тяжёлом весе.
Зал дружно приветствовал минчан. Когда прозвучала фамилия Новикова, по клубу прокатился вал аплодисментов.
Богатырь поблагодарил лёгким наклоном гордой головы и улыбнулся. Эта улыбка — открытая, искренняя и сердечная, излучала столько дружелюбия и доброты, что ни у кого не оставалось и тени сомнения: да, он, действительно, свой парень, настоящая морская душа.
Евгений Васильевич взял слово последним. Содержание его выступления помню хорошо, хотя с тех пор минуло тридцать пять лет. Как и остальные слушатели, я буквально впитывал каждое слово Новикова: большинство из нас впервые видело и слышало "живого" чемпиона Европы. Да ещё какого! Из нашей моряцкой семьи, из наших флотских парней.
Выступление Евгения Васильевича условно состояло из трёх частей. В первой, самой короткой, он рассказал о своём прошлом. Родился на Тамбовщине. В 1942 году был призван на флот. Североморец. Воевал.
— Сейчас, — виновато развёл руками Новиков, — я, увы, сухопутный моряк. Штанга "списала" меня на берег, поэтому, ребята, сильно меня не корите.
Вторую часть "сухопутный моряк” посвятил чемпионатам страны и Европы. С восхищением говорил о цветущем Львове (здесь в мае состоялось счастливое для Новикова первенство), с гордостью о белорусских штангистах А.Хальфине, Г.Гольдштейне и В.Турукине (они завоевали бронзовые награды), с надеждой о москвиче Ю.Власове ("это будет величайший атлет, жаль, что не приехал во Львов, но его триумф не за горами”) и, наконец, с огромным уважением о ветеране советской тяжёлой атлетики Я. Куценко (почему — об этом рассказ впереди).
Привёл любопытный факт о своём "крёстном отце". После "золота" во Львове Новиков получил десятки поздравительных телеграмм, открыток и писем. Пришло письмо и из Киева — от Куценко. Яков Григорьевич не знал домашнего адреса победителя. "Минск. Сильнейшему человеку страны Евгению Новикову", — написал он на конверте, не сомневаясь, очевидно, что его послание найдёт адресата. И не ошибся. Без всяких проволочек оно было вручено чемпиону — в белорусской столице весёлый добряк-чемпион был широко известен, а жил-то он в ней чуть больше года.
"Только что прочёл, — делился своими мыслями и чувствами его знаменитый старший друг и "крёстный отец", — скупую сводку о первенстве и до глубины души разволновался — разумеется, от радости. Нет слов, чтобы выразить тебе достойное поздравление и похвалу. Молодец, тысячу раз молодец! Меня не удивил твой жим. Но сумма 492,5 кг — это отлично". (Письмо цитирую по записи, сделанной мной через несколько лет. — Э. Я.)
Самой продолжительной была третья часть выступления — горячая, эмоциональная. Говорил, чувствовалось, страстный пропагандист спорта и физической культуры. Он агитировал моряков приобщаться к "этому прекрасному миру". Непременно приобщаться. Не обязательно к штанге, хотя лично ему, конечно, очень хочется, чтобы "вы, друзья, были с ней на "ты"". Но на ней свет клином не сошёлся. Все виды спорта хороши, все полезны, выбирай на вкус — и не пожалеешь. Говорил с юмором, с шутками, с прибаутками. Юмор, однако, был негромкий, зал не хохотал, надрывая животы, а улыбался вместе с рассказчиком.
После официальной части гости спустились в зал. Новикову пришлось дать множество автографов. Делал он это опять-таки с прибаутками, с явным удовольствием. Было видно, что встреча с моряками доставляет ему радость, что это для него не "мероприятие", не запланированный "выход в народ", а желанное и радостное возвращение во флотскую и в дорогую сердцу молодость.
— Вы, очевидно, тоже занимаетесь тяжёлой атлетикой? — обратился Новиков к плечистому старшине второй статьи.
— Да, — изрядно смутившись, ответил тот. — Я чемпион Балтийского флота в полутяжёлой категории Семён Шульжицкий. А начинал заниматься вместе с Гарриком Вороной. Вы знаете Гаррика?
— Разумеется. Ваш друг — отличный атлет и великолепный парень.
— Передайте, пожалуйста, ему привет.
— Спасибо, обязательно передам. Ну, а вам, Сеня, от души желаю успехов в службе и в спорте, — и чемпионы Европы и Балтийского флота крепко пожали друг другу руки.
Убеждён, никому в клубе не пришло в голову, что этот уверенный, сильный, красивый человек знал минуты растерянности и отчаяния, депрессии и мук. Глядя на него, думалось: счастливчик, баловень спортивной судьбы, всё-то у него получалось без сучка и задоринки, настоящий везунчик. Наверное, это впечатление осталось бы у меня навсегда, если бы мир не был столь тесен и встреча в матросском клубе не получила своего продолжения и развития. Зимой 1965 года я, студент-практикант, стажировался в редакции спортивных передач республиканского телевидения, которой руководил... да, совершенно верно! — Евгений Новиков.
Его решение податься по окончании штангистско-армейского пути в журналистику было неожиданным: почти все думали, что он примется за тренерскую работу. Но экс-чемпион Европы разочаровал и удивил бывших поклонников, не побоявшись почти в сорок лет начать с нуля. По-видимому, новое дело больше соответствовало его призванию и натуре.
Спортивная тележурналистика переживала в республике период становления. Если газетчики и "радисты" опирались на многолетний опыт, то их младшие братья в трудах и муках только нарабатывали его. Не знаю, согласятся ли со мной коллеги с телевидения, но лично я убеждён: нашему спортивному голубому экрану повезло, что у его истоков стоял такой авторитетный и компетентный человек, как Новиков.
— Рад твоему выбору, — сказал главный редактор, осторожно пожимая мою руку. — Работа у нас, предупреждаю, нелёгкая, надо трудиться без устали. Вот тебе первое задание: сделай завтра, пожалуйста, трёхминутный сюжет с лыжных соревнований. Исходные данные: район станции "Зелёное", начало в 10.00. Действуй!
Как это часто случается, мой первый телевизионный блин оказался комом.
Два оператора и я пришли на студию в установленное время. Шофер нашего "рафика" сразу обрадовал: у него нет масла и "после вчерашнего болит голова". Пока он лечился чаем, пока я метался в поисках масла (была суббота), пока, наконец, выехав из студии, заправились у бензоколонки, время летело с угрожающей стремительностью. Операторы сердито молчали. Шофёр хранил олимпийское спокойствие. Я обречённо смотрел в окно.
Мы безнадёжно опаздывали. Наконец показалось Зелёное. На лыжных трассах — никого: соревнования закончились.
Евгений Васильевич отреагировал на прокол спокойно, хотя ему пришлось изрядно поволноваться, чтобы "заткнуть" три минуты, запланированные для лыжного сюжета.
— Ничего, за одного битого двух небитых дают, — утешил он меня, когда страсти улеглись. — Но на будущее запомни: приезжай на студию на час раньше группы. Ты редактор — ты всё должен заранее предусмотреть и проверить. Договорились?
В редакции спортивных передач кроме Новикова работали ещё два сотрудника — Фаина Антипова и Абрам Новосельский. Люди это были очень разные. По формальным признакам психологическая совместимость между ними исключалась.
Матрос, офицер, штангист Новиков; в прошлом актёр Русского драматического театра им. Горького Новосельский; профессиональная журналистка, в молодости отличная мотогонщица Антипова.
Доброжелательный, улыбчивый, со всеми находящий общий язык Новиков и мягкая, тактичная, боящаяся муху обидеть Антипова, с одной стороны; вспыльчивый, представляющий комок нервов Новосельский, не выбиравший выражений в общении с несимпатичными ему людьми, — с другой.
Перечень этих "с одной" и "с другой" можно значительно расширить. Но парадокс состоял в том, что у этих людей, представлявших маленький коллектив, никаких "сторон" в действительности не существовало. Спортивная тройка была на редкость дружной и сплочённой — как группа соратников, давших обет на верность одной идее.
Конечно, никто никакого зарока не давал. Скажи кто-нибудь такое — Евгений Васильевич корректно попросил бы не фантазировать; Новосельский саркастически порекомендовал бы "не пороть дичь", ну, а маленькая изящная Фаина дипломатично промолчала бы.
Личная внутренняя порядочность — вот что объединяло, сплачивало "физкультурников", вот что было их обетом. Разумеется, у каждого из них имелись человеческие слабости и недостатки. Но глубокая порядочность была безошибочным регулятором их взаимоотношений, категорическим нравственным императивом, направлявшим поступки и, смею думать, мысли и настроения.
Именно порядочность, как мощный моральный магнит, притягивала в редакцию множество людей. За три месяца я увидел почти весь цвет белорусского спорта. Перечислить всех невозможно, но как не вспомнить, скажем, А.Медведя? Саша уже владел первой золотой олимпийской медалью, а судьба ему "готовила путь славный, имя громкое", уникальное, до сих пор никем не повторённое достижение в вольной борьбе — ещё две победы на Олимпиадах (1968, 1972 гг.).
В облике и в поведении Саши ничего не было ни традиционно богатырского, ни чемпионского. Высокий, худощавый, исключительно милый и обаятельный парень — при его появлении у всех улучшалось настроение.
Бывая в Минске, обязательно забегала в редакцию неповторимая Лариса Петрик. В 1964 году никому не известная девчонка из Витебска на первенстве страны "вдруг” выиграла в многоборье первое место, затмив всех знаменитостей, в том числе и легендарную Ларису Латынину.
Изредка появлялся Герман Бокун — знаменитый тренер, создавший в республике свою школу фехтования. Энергичный, шумный, моторный, он сообщал ворох новостей, рассказывал парочку солёных анекдотов и обязательно ругал начальство, хотя сам был немалым начальником: занимал пост первого заместителя председателя республиканского совета Союза спортивных обществ и организаций.
Бокун был, кажется, единственным в стране административным руководителем, успешно трудившимся на тренерском поприще. Герман Матвеевич воспитал плеяду выдающихся мастеров — чемпионов страны, Европы, мира, Олимпийских Игр, которыми по праву гордилась республика.
Гордиться-то гордилась, но прославленные звёзды оттачивали мастерство в скромном зальчике, расположенном на верхотуре Дома спорта (возле цирка). Голубятня — так называли его спортсмены и их наставник.
Излив душу, Бокун прощался с нами и мчался на очередную тренировку, к своим "детишкам", на милую сердцу голубятню.
Штангисты захаживали в редакцию, как в дом родной. Под руководством Новикова на телевидении действовала заочная школа тяжёлой атлетики. Цель — пропагандировать железную игру, оказывать методическую помощь молодым тренерам, работающим на периферии, консультировать их и спортсменов. В студию приглашались известные мастера, ведущие тренеры, иногда, если речь шла об элементарных вещах, то и не очень известные и не ведущие. Круг, назовём их так, внештатных комментаторов-атлетов был достаточно широк.
Евгения Васильевича не забывали старые и новые друзья. Приехал в Минск первый чемпион мира Григорий Новак — куда подался прямо с вокзала? К Женьке Новикову. Привёз в белорусскую столицу команду на соревнования Алексей Медведев — для кого выкроил полчаса на встречу? Для Жени Новикова. Прибыл к нам великий Юрий Власов — кому первому нанёс визит? Евгению Новикову. Выиграл Шарий молодёжный чемпионат страны — кому доложил о победе? Евгению Васильевичу Новикову. (Эти факты относятся по хронологии к разным годам.)
Главный редактор часто повторял: студия — хорошо, а стадион и спортзал — лучше. При любой "форточке" он спешил вырваться туда, где кипит настоящая спортивная жизнь — на соревнования и на тренировки. Одна беда — мало их было, этих форточек: текучка съедала. Иногда тренеры, желая уважить Новикова, подстраивали занятия "под него".
Новосельский, Петропавловский (внештатный комментатор) и Супонев (корреспондент "Советского спорта" по Белоруссии, активный внештатный сотрудник редакции) готовили телевизионную встречу с футболистами минского "Динамо". С крайне озабоченными и таинственными лицами они изредка заглядывали в редакцию и, куда-то позвонив, спешно исчезали в неизвестном направлении. У них шла предварительная черновая работа, когда неясных вопросов намного больше, чем ясных, когда в тумане самое главное: а состоится ли вообще передача? Новиков не докучал нашему трио ни указаниями, ни советами. Он "докучал" себе: как побывать на тренировках футболистов и собственными глазами посмотреть перед сезоном на команду, поговорить с А.Севидовым — наставником "Динамо"?
Спортсмены жили и тренировались в "Стайках". Вырваться туда — это представлялось нереальным.
— Надо позвонить Сан Санычу (Севидову. — Э. Я.), — сказал в один из поздних студийных вечеров Новиков. — Чего-нибудь с ним придумаем.
Позвонил в "Стайки", поговорил.
— Замётано, спасибо, Саныч, — поблагодарил Евгений Васильевич в конце телефонной беседы.
Оказалось, что Севидов, желая помочь нам (заметьте — нам!), провернул нехитрую операцию: занятие решил провести не в "Стайках", а в манеже Дома физкультуры, до которого от студии было 7-10 минут ходьбы.
— Так что завтра, если хочешь, пойдём на тренировку "Динамо", — предложил главный редактор.
Тренировка была в полном разгаре, когда мы появились в манеже (Новикова вызвали "наверх", и мы опоздали).
— Привет спортивному телевидению! — к Евгению Васильевичу, улыбаясь, подошёл Севидов, пожал ему руку. — Чем могу быть полезен?
— Извини, дорогой Сан Саныч, за опоздание. Если не возражаешь, мы с ним — это студент-практикант Эдик Ясный (кивок в мою сторону) — посидим, посмотрим, понаблюдаем.
— Пожалуйста. Сидите, смотрите, наблюдайте, а я вас, уж не взыщите, покину: надо работать.
Тренировалась основа: Савостиков, Ремин, Зарембо, Усаторре, Арзамасцев, Погальников, Коновалов, Адамов, Малофеев, Денисенко...
Футболисты проносились мимо нас, и каждый здоровался с Новиковым, а Новиков успевал каждому ответить "здравствуй" или "привет", называя его по имени.
— А где же Михей? — заволновался Евгений Васильевич после окончания "приветственного” вступления. — Где Мустыгин?
Мустыгина — футболиста самобытного, мастера неповторимого дриблинга — Новиков считал одним из лучших форвардов отечественного и европейского футбола. Вместе с Малофеевым он представлял грозный и результативный тандем, перед которым дрожали вратари и защита соперников и равного которому, увы, в "Динамо” до сих пор не появилось.
Но почему сегодня Михей отсутствует? Почему? Новиков энергичным шагом направился к Севидову. Возвратился назад успокоенным.
— Ничего страшного, — сообщил он мне. — У Михея пустяковая травма, Сан Саныч дал ему отгул.
Время, было видно по поведению Новикова, торопило: он начинал посматривать на часы. К нам снова подошёл Севидов.
— Ну, как? Вопросы есть?
— У матросов нет вопросов, — засмеялся Новиков. — Подозреваю: наши ребята тебя хорошо "достали". Спасибо, Сан Саныч.
— Рад слышать. Коли что, звоните: "Динамо" всегда к услугам телевидения.
В вестибюле мы встретили Марию Иткину — знаменитую легкоатлетку, чемпионку Европы и страны. С Новиковым они были давнишними друзьями. Не раз вместе шагали на праздничных парадах во главе спортивной колонны, не раз Новиков, будучи тележурналистом, снимал сюжеты с участием Марии, брал у неё интервью. Иткина ещё продолжала активные тренировки.
— Как дела? — был первый вопрос Новикова.
— Радуйся и гордись: послушалась твоего совета — упражняюсь со штангой.
— Молодец, Маша! И что, получается?
— Приседаю со 110 килограммами на плечах. Кажется, идёт на пользу.
— Вот и хорошо, вот и отлично.
Новиков был журналистом-трудягой, журналистом— организатором. Он постоянно занимался не "своим делом”.
Скажем, возникла идея о создании школы закаливания, об объединении минских "моржей". Инициатором выступил кандидат (ныне доктор) математических наук Ростислав Жбанков. Куда обратился за поддержкой? В редакцию спортивных передач Белорусского телевидения. Вместе с "моржами" бывший чемпион Европы впрягся в рутинную работу и впряг в неё редакцию. Выражаясь современным языком, стал соучредителем будущей школы.
Сколько было положено сил, времени, энергии, сколько преодолено препон, сколько совершено визитов в различные инстанции — никто этого не считал и не фиксировал. Пока сдвинули проблему с "мёртвой" точки, пока лед тронулся, пока "река" очистилась от него и вошла в нормальное русло — прошли месяцы. Но школа была-таки в конце концов создана. За годы своего существования она превратилась в крупный центр здоровья и эффективной пропаганды здорового образа жизни.
Завершилась моя практика. Несмотря на значительную разницу в возрасте, мы, смею думать, довольно близко сошлись с Новиковым. По крайней мере он немало рассказал о своей жизни, мы и впоследствии, вплоть до безвременной и скоропостижной кончины Евгения Васильевича, встречались в различной обстановке, беседовали, как говорится, по душам, моё "досье” на этого интересного, неординарного человека увеличивалось вширь и вглубь.
Как классный атлет Новиков заявил о себе в 1951 году — на чемпионате страны в Каунасе. На это было потрачено шесть лет. Поначалу, сразу после Победы, моряк-орденоносец бросил якорь в Мурманске. Отсюда и отправился в атлетическое "плавание". Продолжал его в Ленинграде и в Вильнюсе.
Города эти Новиков вспоминал с теплотой и с благодарностью. Говорил, что на Неве его "отесали" в знаменитой на ту пору ленинградской школе тяжёлой атлетики — её отличала высокая спортивная и общая культура. А разве забудешь ленинградские белые ночи, ленинградские музеи и театры ("я их облазил все")?
Вильнюс... Здесь он продолжил расти в спортивном отношении, а главное — создал семью, обрёл личное счастье в лице обаятельной, прекрасно понимавшей его всю жизнь Тамары. Нигде он не чувствовал себя чужаком, мигрантом. В обоих городах (как и впоследствии в Минске) "меня окружали прекрасные, добрые, отзывчивые люди. Они болели за меня, поддерживали, помогали".
Каунас стал местом дебюта Новикова на первенстве страны. Соперники не знали коренастого, как кряж (98 кг, рост 171 см), чемпиона Военно-Морского Флота и смотрели на него чуть снисходительно. В отместку морячок навёл шороху. Ко всеобщему удивлению, "задрался" с Яковом Куценко — живой легендой советской тяжёлой атлетики: дважды чемпионом Европы, 13-кратным победителем всесоюзных первенств (плюс победа в Каунасе), обладателем 4 рекордов мира и 58 рекордов страны.
Участники едва не молились на великого киевлянина, а неизвестный морячок осмелился тягаться с ним в жиме. Проиграл, но сколько? Всего-ничего: 2,5 кг. Жим у дерзкого новичка был наичистейший, силой одних рук, без малейших, в отличие от опытных бойцов, хитриков. Недаром Куценко положил глаз на Евгения. Неважно, что в рывке и в толчке его результаты были далековаты от лидерских: слабенькой, самотужной техникой владел Новиков. За третье место, однако, зацепился.
— Держись, моряк, адмиралом будешь, — пошутил Куценко, когда они стояли на пьедестале почёта.
После награждения познакомились поближе. Украинский атлет сообщил, что это его последнее выступление на соревнованиях: ему исполнилось уже 36 лет — пора и честь знать.
— Дерзай, Женя. У тебя есть все шансы пойти намного дальше, — советовал прославленный мастер. — Большому кораблю — большое плавание. А "корабль" ты, чует мое сердце, большой.
— Спасибо, Яков Григорьевич, — растроганно благодарил "корабль". — Ваши бы слова да богу в уши...
Шутки шутками, но Евгений очень даже "не плошал”, прибавляя от соревнования к соревнованию. Новиков уверенно вышел на вторую позицию в стране. Впереди был лишь основательный молчаливый москвич Алексей Медведев. Их соперничество приносило обоюдную пользу. Могучий тандем без особых проблем догнал и перегнал сильнейших "тяжей" Европы. На повестку дня встала задача совершить это по отношению к атлетам США, которые в течение многих лет задавали тон в самой престижной весовой категории. Учитывая темпы продвижения вперёд Медведева и Новикова, она выглядела отнюдь не утопической, хотя и достаточно грудной. Наши лидеры, как бы там ни было, взяли на прицел рубежи заокеанских мастеров, с огромным желанием и с верой в успех трудились ради осуществления заманчивой цели.
В 1955 году на чемпионате страны в Минске Медведев занял первое место (450 кг в сумме), Новиков — второе (445 кг). С этими килограммами уже не стыдно было появляться на мировом помосте и даже претендовать на призовое место. Так, годом раньше "бронза" весила на первенстве планеты 425 кг, "серебро” — 462,5 кг.
Алексей и Евгений не считали эти результаты недосягаемыми. Оба хотели поскорее бросить вызов сильнейшим из сильнейших (советские тяжеловесы в "мире" не выступали ни разу). Настроены они был решительно и агрессивно. Требовался ещё один шаг, чтобы наконец стать в строй лучших "тяжей" мира. Психологически спортсмены были готовы к нему. Мощным волевым допингом служило и уязвлённое самолюбие: представители других весовых категорий давно уж задают тон на международной арене, а мы что?
Самозабвенно трудились Новиков и Медведев, радуясь приросту силы и мастерства, но не подозревая, что и мечты и планы, решительность и агрессивность вот-вот разлетятся в пух и прах.
Впрочем, этого не подозревал никто. Ходили какие-то разговоры о необыкновенном молодом штангисте, который отыскался в Америке. Слышал краем уха о нём и Новиков. Особого значения слухам не придал. Принял их за обычные "утки": сколько их летает вокруг спорта и спортсменов? Циркулировали легенды и о нём самом. Например, находились люди, которые "собственным глазами" видели, как он одной рукой ломал подкову. Евгений никогда не пробовал подобным образом продемонстрировать силу. У него как у спортсмена был маленькая слабость — любил продемонстрировать товарищам свою редкую для тяжеловеса... быстроту, гибкость, координированность. Евгений отлично играл в настольный теннис: был чемпионом всех учебно-тренировочных сборов, мог под настроение поразить товарищей и акробатическим трюком.
Прислушаться к разговорам об американце мешал и чисто житейское обстоятельство: Новиков с семье готовился в третий раз поднимать паруса — поступил предложение переехать в Минск. Судили-рядили, взвешивали, прикидывали. В конце концов порешили — переедем. Сборы, хлопоты, устройство на новом месте — было не до "уток".
— Как примут? — тревожило новосёла. Начальство — распростёртыми объятиями: это ясно. А местные лидеры? Местные чемпионы? Ведь он, Новиков, объективы отодвинет их в республике в тень. Поймут ли, не обидятся ли, не ударят ли в хомут?
Но его волнения оказались напрасными. В сборную республики входили простые ребята: Хальфин, Семёнов, Гольдштейн, Ковалёв, Новик, Турукин, Шляс (называю первые номера). Приехал более сильный, более классный атлет — отлично: это пойдёт на пользу общему делу и каждому из них в отдельности. Он более известен, более авторитетен? Какие вопросы — сочтёмся славою. Добро пожаловать, Женя Новиков!
Лидером в тяжёлой категории тогда был Геннадий Шляс. Проиграв Новикову чемпионат республики, он собрал "манатки" и больше в зал на тренировки не приходил.
— Обиды не было? — спросил я однажды Шляса.
— О чём вы говорите? — удивился тот. — На кого обижаться? На Женю Новикова? Это же редкой душевной чистоты человек. Я до сих пор горжусь, что стоял рядом с ним на пьедестале почёта, что дружил с этим великим спортсменом. Да, великим! Ведь Женя один из немногих людей, кто устоял перед Андерсоном. Одно это — спортивный подвиг.
Андерсон... В середине 1950-х годов не было в человека, мало-мальски интересующегося спортом, который не знал бы этого имени. "Ни один атлет, — отмечал Юрий Власов, — не переживал до той поры подобной известности". Своей вселенской славой, распространившейся необыкновенно быстро, американский колосс затмил всех своих предшественников и современников. 170-килограммовый атлет (рост 177 см) небрежно смахнул вчерашние феноменальные рекорды, которые теперь рядом с его достижениями выглядели игрушечными. Тяжеловесы — а сильнейшие из них находились тогда в США — пережили шок, трансформировавшийся в депрессию. Его чудовищная сила (снова сошлюсь на Власова), подкреплённая не менее чудовищным весом, вымела с помоста ведущих американских тяжеловесов Дэвиса, Бредфорда и молодёжь. "На тренировки смотрят как на безнадёжную трату времени".
Какие только небылицы не рассказывали о "чуде XX иска!". Пресса состязалась в поисках и в придумываниях сенсаций. Один солидный журнал сообщил, например, дневное меню атлета-титана: три тарелки супа, немного фруктов, хлеба и... 18 литров молока. Да что пресса! О здравом смысле забыли серьёзные квалифицированные специалисты, объявившие рекорды Андерсона вечными и поставив, таким образом, точку в развитии тяжёлой атлетики. Спортсменов охватила паника. Началось повальное бегство тяжеловесов. С появлением Андерсона исчезло целое поколение штангистов. Покидали помост в расцвете сил выдающиеся мастера; оставляли его молодые атлеты, которым предрекали большое будущее. Тяжеловесы мира капитулировали перед американцем, сдались на милость победителя.
Капитулировали и благодарили при этом судьбу: им не пришлось пережить спортивного да и чисто мужского унижения, которое выпало на долю тех бедолаг, кто встречался с Андерсоном лицом к лицу. Новиков испил эту горькую чашу до дна. Мне кажется, что на его гордом сердце, в его морской душе этот эпизод оставил острые рубцы, которые давали о себе знать и спустя много лет. Не любил он говорить на данную тему, избегал её. Касался спортивной раны лишь изредка, лишь наедине, в доверительной беседе.
18 июня 1955 года в Ленинграде состоялась вторая матчевая встреча сборных СССР и США (первая прошла в Москве 15 июня). Городской цирк был не в состоянии вместить и десятой части желавших посмотреть... нет, не матч, а Андерсона. В Москве Андерсон играючи разделался с нашим Медведевым, опередив того на 67,5 кг. В Ленинграде эта же участь ожидала Новикова.
Начались соревнования — и Евгений поймал себя на мысли, что ему стыдно выходить на помост. Слоноподобный "бэби" без видимого напряжения поднимал такую штангу, которую он, Новиков, никогда не держал в руках и не мечтал об этом. Андерсон творил невиданное полуфантастическое действо, в котором ему, Новикову, отводилась лишь роль статиста. Его героические усилия (в жиме Евгений установил рекорд страны) выглядели смешными и жалкими. Какие рекорды? Какие усилия? Какое сопротивление? Ведь соперник, улыбаясь, опережает его в каждом движении на 20 и более килограммов.
Соревнования превратились в пытку. Евгений чувствовал себя драчливым мальчишкой, который изо всех своих жалких силёнок петушится перед могучим мужчиной, считающим ниже собственного достоинства обращать на него внимание. Пытка усугублялась тем, что он, Новиков (драчливый мальчишка), был старше Андерсона (могучего мужчины) на восемь лет. Евгению хотелось к концу встречи провалиться сквозь помост. В сумме он уступил американцу 62,5 кг.
Уснуть — это было самое заветное желание после матча. Уснуть — и на несколько часов забыть "цирк" который происходил в цирке. А утром, проснувшись, уехать куда-нибудь далеко, где слыхом не слыхали ни о тебе, ни об Андерсоне, ни о вашем "противоборстве". Но утром не уедешь, а ночью, хоть тресни, не уснёшь. Закроешь глаза — в них мельтешат, мельтешат какие-то продолговатые искорки (Новиков ещё не знал о гипертонии). Поморгаешь энергично веками — искорки исчезают, но тут же сам летишь вверх-вниз, словно на корабле при сильной килевой качке. Даже подташнивает слегка. На море этого с ним никогда не бывало: не боялся уроженец "сухопутной" Тамбовщины ни бурь, ни болтанки.
Не каждого природа награждает этим ценнейшим для матроса качеством. Глядишь: парень — косая сажень в плечах, на берегу — бравый гвардеец, орёл, а взыграет северный штормяга — и гвардеец превращается в собственную тень, орёл — в мокрую курицу.
В биологическом смысле морская болезнь не излечивается. Она излечивается лишь в психологическом плане. Тебе плохо, тебя укачивает, ты травишь, однако ты не раскисаешь, ты держишь себя в руках, ты сохраняешь присутствие духа, ты двигаешься. Значит, ты моряк, мужчина, воин. Воля побеждает биологию. Нет воли — ты тряпка, ты рундук костей.
Воля... Была же она у тебя, североморец Новиков, была. Когда предельно усталая подлодка возвращалась на базу, когда люди валились с ног, ты держался, ты подбадривал других, ты брал на себя часть их нагрузки. Когда, устраняя после похода повреждения и травмы корабля, экипаж зачастую работал по 16 часов в сутки, ты находил силы поупражняться с гирями или со штангой. Море любит сильных, и ты хотел быть достойным его.
Воля... Однажды, благодаря ей, ты сделал невозможное, ты превзошёл свои наличные силы, ты оказался выше себя. Разве забыл?
Непроницаемая бездна окружала подлодку. Ещё недавно грозная и могучая, торпедировавшая вражеское военное судно, сейчас она представляла собой беспомощное стальное бревно. Лодка лежала на максимальной глубине, сдавленная чудовищной толщей воды, не позволяя себе ни пошевелиться, ни издать звука. Лодка должна была как бы умереть — в этом заключался ее шанс на спасение. Шанс неумолимо уменьшался и таял. В лодке исчезал кислород, её заполнял углекислый газ. Субмарине надо было всплывать, иначе ей грозила гибель от удушья. Смерть уже вползала в тело корабля. Но там, наверху, на поверхности, где были кислород и спасение, дежурили фашистские морские "охотники", знающие, что никуда лодка не денется. Захочет жить — всплывет и тут же будет уничтожена.
Вражеские корабли ждали добычу и, словно развлекаясь, продолжали метать глубинные бомбы. На всякий случай... Чтоб не скучать. Чтоб лодка знала: двум смертям не бывать, а одной не миновать.
На поверхности моря неожиданно показались огромное маслянистое пятно, ветошь, кастрюли. Пятно медленно расползалось по воде, а ветошь и кастрюли медленно качались в небольших волнах, будто сигнализируя, что одна или несколько глубинных бомб попали в цель, и теперь со спокойной совестью можно уходить на базу.
Однако задыхавшаяся лодка ещё была жива. У неё даже хватило воли имитировать собственную гибель. Фашисты клюнули на этот крючок. Теперь шансы на спасение становились вполне реальными. Только бы всплыть, только бы найти для этого силы... Инстинкт самосохранения заставил терявших сознание людей преодолевать слабость, двигаться и действовать.
Сжатый воздух выстрелил в трубы, зажурчала в цистерне вода, пополз вверх глубокомер. Лодка всплыла. Уже рубка вышла на поверхность. Оставалось лишь отдраить люк, и вместе со свежим воздухом в корабль вольётся жизнь. Но кто отдраит люк?
Экипаж находился в сомнамбулическом сне. Экипаж был словно парализован.
— Женя Новиков, где ты, Женя? — прохрипел командир.
— Я здесь...
— Люк, Женя, люк...
— Понял вас, понял...
Новиков, который тоже лежал в забытьи, поднялся. Дрожали колени. Бойкие молоточки стучали в виски. Яркие радуги трепыхались в глазах. Сильно подташнивало. Полз он или шёл — этого память не зафиксировала. Где он и что с ним — не соображал. Прояснение наступило, только когда увидел люк.
Открыть его, открыть! Открыть немедленно, сию секунду, в сие мгновение! Потом дозволяется упасть и даже умереть. Потом, только потом! Сейчас нельзя, не-ль-зя, не-е-е-ельзя... Усилие, ещё усилие. Остатком угасавшего сознания Евгений понимал: если в этот миг люк не поддастся, значит — конец. — Ну! Больше попыток не будет, ну!
Крышка люка медленно-медленно отделилась от промокшей резиновой прокладки, и свежий воздух хлынул в агонизирующую лодку.
Чего скрывать: про себя ты гордился последней "подводной" попыткой. Она свидетельствовала о том, что ты не зря носил матросскую форму, не зря "козырял" ленточкой бескозырки, не зря знал наизусть слова о "морской душе"; экстремальная ситуация сплавила её в сгусток воли — и она, а не сила мускулов, открыла люк.
Комментариев нет:
Отправить комментарий