Слово о чемпионе и слово чемпиона

(Из книги "Богатыри России")

Великие атлеты могут оставаться на арене мирового спорта годы и десятилетия, но вне зависимости от этого в их судьбе бывает день или час, который делает их истинно великими и который — что бы потом ни случилось — на веки вечные остаётся и для них, и для всех людей самым ярким, самым главным.

У заслуженного мастера спорта, кавалера ордена Ленина, прославленного богатыря Юрия Власова была в жизни ночь, которая навсегда обессмертила его спортивное имя, сделав молодого, элегантного и рафинированного интеллигента кумиром молодёжи начала шестидесятых годов. Никогда не изгладится из нашей памяти его победа на Олимпийских играх в Риме.

Олимпиада уже практически закончилась. Власов вступал в борьбу последним из советских спортсменов. Он знал, что обязан победить. В ночном зале "Палаццетто делла спорт" было накурено. Власов морщился: в такой духоте трудно вести семичасовую схватку с сильнейшими штангистами мира.

Мы знали: американцы очень надеются на своего гиганта — Джима Бредфорда. Помню, как американский атлет вышел на помост и опустился на колени — обращался к богу. Сто с лишним килограммов тренированных мышц молили о победе.

Власов, как он признался позднее, ощущал себя полномочным представителем Страны Советов. В тот вечер (точнее, в ту ночь) Юрий сумел поднять над головой самый большой вес в истории человечества. На выпрямленных руках он держал 202,5 кг. Власов мог бросить штангу па помост, но...

— Зачем шуметь самому? — так прокомментировал происходившее писатель Лев Кассиль. — Если Юрий силой переломил зал, пусть болельщики и кричат.

Власов тихо положил штангу. Опуская её, уронил очки. Вот они-то упали с грохотом...

Но прежде чем подробнее рассказать о триумфе Власова, придётся вернуться на несколько лет назад.

К моменту появления па мировом тяжелоатлетическом небосклоне американского силача Пауля Андерсона, взбудоражившего своими феноменальными результатами спортивный мир, лидером нашей сборной в категории тяжеловесов (сейчас она называется категорией супертяжеловесов) был москвич Алексей Медведев. Он восемь лет выступал на помосте, продвинувшись за этот срок от рубежа 380 кг к результатам на уровне 450-455 кг. Появление Пауля Андерсона, личный спор с ним подхлестнули и вдохновили нашего чемпиона. Во второй половине пятидесятых годов Медведев довёл рекорд СССР в сумме классического троеборья до 507,5 кг.

В 1957 и 1958 годах Медведев дважды добивался побед на чемпионатах мира в Тегеране и Стокгольме. Те замечательные успехи отмечены печатью настоящего спортивного подвига.

Но вместе с тем и сам Медведев, по его неоднократным признаниям, и все наши специалисты той поры прекрасно понимали, что лучшие годы для нашего силача уже прошли и совершить то, что просто необходимо было совершить, — побить достижения Андерсона — должен уже кто-то другой. Этим другим виделся земляк Медведева, офицер Советской Армии Юрий Власов.

Хорошо помню солнечный майский день 1959 года. Во Дворце спорта в Лужниках проходили традиционные международные соревнования по тяжёлой атлетике на приз Москвы. Выступая на них за советскую команду, молодой армеец (тогда ему ещё не исполнилось двадцати четырёх лет) впервые набрал заветную сумму — 500 кг (167,5 + 145 + 187,5). Причём Власов сделал это без какого-либо видимого напряжения, практически не встречая никакого соперничества (занявший тогда второе место болгарский спортсмен И.Веселинов осилил лишь 432,5 кг). Стало ясно, что у нас появился яркий талант, спортсмен, способный достойно заменить Алексея Медведева на посту лидера и пойти дальше к желанной цели. Но, связывая свои мечты с именем Власова, мы даже не подозревали, что нашим надеждам суждено осуществиться так скоро и так блестяще.

Победив на II Спартакиаде народов СССР, Власов и формально, и фактически стал первым тяжеловесом страны. В том же 1959 году ему доверили дебютировать на чемпионате мира в Варшаве. Юрию там было трудно вдвойне: во-первых, он совершенно не имел опыта участия в подобных состязаниях, а во-вторых, он встретился с таким грозным и авторитетным соперником, как ветеран американской тяжёлой атлетики могучий негр Джим Бредфорд. Их борьба закончилась уверенной победой Власова, сумевшего вновь преодолеть пятисоткилограммовый рубеж. У Бредфорда набралась сумма поскромнее — 492,5 кг.

На следующее утро почти все польские газеты поместили фото Власова, и на пахнувших типографской краской страницах самыми крупными буквами было набрано его простое и звучное русское имя. Польский журналист Ян Войдыга написал тогда в отчёте о чемпионате следующее:

"Одним из самых сильных впечатлений закончившегося турнира богатырей было знакомство с советским тяжеловесом Юрием Власовым. Советский Союз в его лице получил надёжного лидера своей тяжелоатлетической команды и одного из вероятных кандидатов на олимпийскую победу."

Да, всё тогда уже было полно ожиданием надвигавшегося светлого праздника мирового спорта.

И вот началась Олимпиада в Риме. Думается, наши чемпионы и историки спорта всегда будут с тёплым чувством вспоминать Вечный город, подаривший советскому спорту много радостных мгновений, впечатляющих ярких побед. Среди них особое место занимает победа штангиста номер один.

Впервые Юрий Власов предстал перед римлянами и многочисленными гостями итальянской столицы 25 августа 1960 года — на "Стадио Олимпико" ему было доверено идти впереди нашей колонны со знаменем в руках. А потом начался турнир сильнейших штангистов, к которому с самого начала и до конца было приковано всеобщее внимание.

Главный спор вели советские и американские силачи — в те годы каждая встреча этих команд становилась событием исключительного значения.

7 сентября в 9 часов утра сильнейшие тяжелоатлеты земного шара заполнили "Палаццетто делла спорт". Началась многодневная захватывающая борьба. Счёт в ней открыли американцы: в легчайшем весе, где советская команда участника не выставила, победил неутомимый Чарльз Винчи. В полулёгком весе наш Евгений Минаев взял блестящий реванш у Исаака Бёргера, в лёгком первенствовал Виктор Бушуев, в полусреднем — Александр Курынов одолел, казалось, "непобедимого" Томми Коно, в среднем весе поляк Иренеуш Палинский победил американца Питера Джорджа, в полутяжёлом впереди оказалась блестящая советская пара Аркадий Воробьёв и Трофим Ломакин.

Дела у нас шли блестяще, у американцев — похуже. И они все свои надежды отложили на последний день, выставив против молодого Юрия Власова дуэт испытанных турнирных бойцов в лице чемпиона XV Олимпийских игр Норберта Шеманского и уже упоминавшегося выше негритянского силача Джима Бредфорда.

Накануне выступления этих супертяжеловесов руководитель американской команды Боб Гофман заявил представителям прессы (это заявление опубликовали все итальянские газеты):

— Над нами всеми сегодня довлеют результаты Пауля Андерсона. Но Бредфорд и Шеманский готовы превзойти их. Я не сомневаюсь в их успехе. Ни на минуту.

Тактику "запугивания" применили и сами американские атлеты, щедро раздавая интервью. В них они обещали намного превзойти личный рекорд советского чемпиона, выраженный круглой суммой — 500 кг.

А что же Власов? Он молчал, не подпуская к себе журналистов, предпочитая оставаться загадкой для соперников и публики.

10 сентября 1960 года в семь часов вечера по римскому времени Юрий Власов вошёл в гулкий "рабочий" коридор "Палаццетто делла спорт", ведущий за сцену — к раздевалкам и разминочным.

— Американцы уже здесь, — встретил его кто-то из наших парней.

— Ну и хорошо. Мы тоже не опоздали, — ответил Юра.

Через полчаса началось состязание. В жиме Бредфорд и Власов показали одинаковый результат — 180 кг. Шеманский остановился на 170 кг и практически сразу исключил себя из борьбы за первое место, ибо отыграть на Олимпиаде десять килограммов очень трудно.

В рывке первыми в борьбу вступили американцы. Начальный подход оба они сделали на 140 кг. И легко зафиксировали этот вес. Затем долго совещались. Наконец судья-информатор объявил:

— На штанге 145 килограммов. Вызывается Бредфорд, Соединённые Штаты. Второй подход.

Негритянский богатырь, настраиваясь, нервно ходил по сцене из угла в угол, судорожно молился, что-то бормотал себе под нос...

Закончив очередную "психологическую разминку", Бредфорд подошёл к штанге и чисто поднял её. Через несколько минут точно такой же вес зафиксировал и Шеманский.

На 145 кг свой первый подход сделал Власов. Он так изящно, так легко одолел снаряд, что кто-то из наших туристов, не сдержавшись, крикнул:

— Молодец, Юра!

Следующий шаг американцы собирались сделать на вес 147,5 кг. Но увидев, как удивительно легко советский спортсмен выполнил очередную попытку, стали медлить и поочередно отказались от задуманного. Они явно тянули время, чтобы Власов "остыл" или "перегорел" после первого подхода. Но молодой москвич почти не обращал на них внимания, и Бредфорду с Шеманским пришлось заказать вес 150 кг. Оба справились с тяжёлой штангой.

Чем же ответит Власов? — всех волновал этот вопрос.

И, словно отвечая на него, судья-информатор объявил:

— На штанге 155 килограммов.

Власов решительно подошёл к снаряду и легко поднял его. Теперь он стал лидером, опередив Бредфорда на пять килограммов, а Шеманского — на пятнадцать. Публика аплодировала москвичу, предвкушая, что основная борьба ещё впереди.

Начался толчок — венец соревнования. Из трёх основных соперников первым начал движение Бредфорд. На табло против его фамилии загорелось число 177,5 кг. Но вокруг таблички с этим числом возникла красная рамка: затянувшаяся борьба настолько измотала Бредфорда, что в первой попытке он не смог толкнуть вес, который два часа назад красиво и уверенно покорил в жиме. Вот что такое Олимпиада и накал страстей!

Лишь во второй попытке американец добился успеха. Долго, очень долго Бредфорд готовится к атаке на вес 182,5 кг. Осилив этот вес, Бредфорд установил новый олимпийский рекорд и повторил официальный мировой рекорд Пауля Андерсона — 512,5 кг.

Чем ответит Власов?

Власов с первой попытки толкнул 185-килограммовую штангу. В зале нарастала буря. Если до этого в адрес советского спортсмена раздавались небурные аплодисменты, то теперь поднялась волна оваций. Симпатии всех присутствующих оказались на его стороне. У москвича в сумме уже получилось 520 килограммов. Такой вес на официальных международных состязаниях ещё никогда никто не поднимал (Пауль Андерсон набрал однажды в сумме 532,5 кг, но это было на отборочном турнире к чемпионату Америки). 520 кг! Новые мировой и олимпийский рекорды, а в запасе Власова оставались ещё два неиспользованных подхода. Стало ясно: здесь, в этом прекрасном зале, сейчас свершится ещё что-то поистине грандиозное.

Ну, а каково было положение третьего действующего лица — Норберта Шеманского? Толкнув 180 кг, он сделал заявку сразу на 192,5 кг. Вот на что, оказывается, уповал герой Хельсинкй-52. Но на сей раз его расчёты не были подкреплены силой: обе попытки американца оказались безуспешными.

Власов продолжил борьбу в одиночестве, попросив установить на штангу 195 кг. Под сводами "Палаццетто делла спорт" пронёсся изумлённый гул. Такой отваги от совсем ещё молодого и, по существу, безвестного атлета никто не ожидал.

— Поднимет ли? — спрашивали люди друг друга.

Власов легко поднял этот вес.

Стояла оглушительная тишина. В городе на какой-то древней башне часы уронили в темноту один гулкий удар — это была половина третьего. Но люди, казалось, забыли обо всём. В тот момент для них существовало не время, а только магические цифры, вспыхнувшие на табло — 202,5 кг.

А потом, осознав, какое фантастическое буйство силы свершилось на их глазах, римляне взревели от восторга.

— Вива, Власов! — понеслось со всех сторон.

...Через три года после своего римского триумфа Юрий Власов выпустил книгу "Себя преодолеть". Она открывалась этюдом "Выстоять". В нём описано всё, что переживает атлет во время рекордного подхода. И хотя речь там идёт не о толчке, а о жиме, меня никогда не оставляет ощущение, что Юрий запечатлел в этом этюде свои переживания во время исторического подхода на 202,5 кг в Риме:

"Длинный коридор из людей. Я шагаю на помост. Немного позади — тренер. Впереди большой зал, тишина и штанга. На штанге рекордный вес.

Поправляю трико, ремень. С ваты в руке тренера вдыхаю нашатырный спирт. Подхожу к штанге и пробую гриф. Иногда он заклинивает. И не проворачивается. Можно повредить кисти.

Гриф отличный. Насечка впивается в кожу. Острая, не стёрта руками. Такой гриф называется "злым". Словно наждак, он беспощадно сдирает кожу с груди и шеи, оставляя на них багровые ссадины. Зато хват в кистях — мёртвый. Пальцы не разожмутся.

Расставляю ступни. Предельно точно. Отклонение нарушит движение. Штанга не пойдёт по выгодному пути.

Ступни на месте. Закрываю глаза и распускаю мышцы. Тело, как плеть, висит безвольно. Шевелю губами. Читаю любимые стихи. Ритуал. Он будит меня и помогает собираться...

"В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов.
Стать сильным, как они, тебе не суждено.
На жизнь, её скорбей и счастья не изведав,
Ты будешь, как больной, смотреть через окно.
И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют,
И скука въестся в плоть, желания губя.
И в черепе твоём мечты окостенеют.
И ужас из зеркал посмотрит на тебя.
Себя преодолеть..."

Себя преодолеть!

Преодолеть! Я дрожу и горю. Сжимаюсь. Мельком оглядываюсь. Мимо глаз проскальзывают трибуны, люди, огни.

Я неправильно потянул штангу. И, чтобы "поймать" её и удержать на груди, сильно нагнулся вперёд. Плохо!

Выпрямляюсь и думаю лишь об одном: устоять. Сойду — изменится верное положение штанги, мышц и туловища. Незаметно, но изменится. А это почти всегда верная неудача.

Нет, стою. И штанга на груди.

Воздух. Глотнул и замер. Скованы мышцы. Вес перекладываю на грудь, освобождая от тяжести руки.

Кисти расслаблены. Локти вдоль корпуса.

Жду команды судьи и дрожу. Тяжело и неудобно так стоять. Спина заломлена назад. Штанга сдавливает сосуды, и в голове нарастает гул. Если судья ещё задержит хлопок — не одолею "железо".

Команда! Я врастаю в усилие. Штанга сорвалась с груди и стремится вверх. Звон в ушах. Гул натянутых мускулов. Точно басовые струны рокочут.

Проскочить бы "мёртвую" точку. Самый дурной момент. Одна группа мышц, отключаясь, передаёт усилие следующей. А та, следующая, — в положении крайне невыгодном и поэтому не развивает наибольшей мощности. Штанга здесь может остановиться, а борьба — закончиться.

Вжимаюсь в усилие! Такое ощущение, будто я вдавился в какую-то форму! И вдавился изо всех сил. И всё равно я ещё вжимаюсь!

Я готовился к яростной схватке, ожидая огромного сопротивления, а штанга уже проскочила "мёртвую" точку и сама лезет на вытянутые руки. Рвануло за ней. Больно хрустнули позвонки. Теряю равновесие. Значит, неудача.

Выстоять!

Вот-вот оторвутся носки, и судьи не засчитают попытку. А попытка почти удалась, только бы удержать равновесие.

Обрушился, точно стена высоченного дома, крик. Кричат люди. Крик подхлёстывает.

Не сдаюсь. Из последних сил упираюсь руками. Я весь в музыке. На пределе ревут басовые струны — самые мощные мускулы. Вплетается стон маленьких, крохотных волоконцев.

Балансирую корпусом. Ступни перекатываются в ботинках, но ботинки неподвижны. Их нельзя отрывать от пола. Запрещено правилами.

Слушаю штангу над головой. Слушаю, как одно большое ухо.

Держать!

Резкая боль в позвоночнике. Будто удар сапогом. Ничего вокруг, кроме пёстрого пятна. И оттуда навстречу — крик людей. Он удерживает меня. Заставляет не повиноваться боли и выпрямляет до упора руки.

"Гхы!" — вырывается воздух из груди.

— Есть! — голос судьи.

Сразу навалилась усталость, как громадная мокрая простыня."

...С трибун "Палаццетто делла спорт" всё выглядело... проще. В третий раз, словно в замедленной киносъемке, вижу: Власов подошёл к штанге. В его стройной, почти изящной фигуре, в его движениях виделась лишь красота, лишь неудержимая сила — и только!

Вот он положил штангу на грудь. Она прогнулась от огромной тяжести дисков. Толчок! И колоссальный, ещё никому и никогда в мире не поддававшийся вес оказался на его выпрямленных руках. Внешне всё выглядело так, словно этот толчок не стоил Власову никаких усилий.

И — тишина, висевшая в зале, перед тем, как он взорвался. Даже приученные к образцовой дисциплине военные музыканты гвардейского полка, бросив свои инструменты, зааплодировали, вскочили ногами на стулья и заорали во всю мощь своих натренированных лёгких:

— Браво!

— Брависсимо!

Зрители бросились к помосту. Они не находили слов, чтобы выразить охватившее их чувство: на табло горели сказочные цифры — "537,5".

Потом Власов пошёл домой пешком. За ним, как за триумфатором, шла бесконечная толпа, и над древним городом неслось неудержимое:

— Власов!

— Власов!

— Власов!

Его прославляли, как спортсмена, который не посчитался с авторитетами, не испугался труда, смело пошёл на штурм, казалось бы, неприступных вершин.

Прошло почти четверть века. Далеко позади осталось всё содеянное этим человеком в спорте. Его имя, отчество и фамилия заняли подобающее место в справочнике:

"Власов Юрий Петрович. Родился 5 декабря 1935 года. Заслуженный мастер спорта (1959). Олимпийский чемпион (1960) по тяжёлой атлетике в тяжёлом весе: установил мировой рекорд в троеборье — 537,5 кг (жим — 180, ОР, рывок — 155, ОР, толчок — 202,5, МОР). На Олимпийских играх 1964 года получил серебряную медаль с результатом 570 кг. Чемпион мира 1959 г., 1961-1963 гг. Чемпион Европы 1959-1964 гг. Чемпион СССР 1959-1963 гг. Награждён орденами Ленина (1960) и "Знак Почёта" (1965)."

В 1962 году на телестудию пригласили пять лучших спортсменов. Им вручили памятные призы. Юрий Власов показал зрителям вазу, на которой были выгравировано "580 килограммов" и сказал со вздохом:

— Наверное, пятьсот шестьдесят я сделаю, а остальные килограммы — до шестисот — доберут остальные.

Необходимо напомнить, что мировой рекорд в троеборье, принадлежавший Власову, равнялся тогда 550 кг. А сумма 580 кг казалась вообще утопией, полнейшей фантастикой. Да разве может человек, пусть даже самый сильный в мире, победить такую невероятную тяжесть? Для этого, наверное, надо было всё забросить, от всего отказаться в жизни и только поднимать штангу. Но в том-то и дело, что штанга никогда не была единственным увлечением Власова. Его день начинался ранним утром за письменным столом: он писал книгу рассказов, героем которой явлется штангист. Власов увлекается философией и особенно одним из её разделов — этикой.

В журнале "Физкультура и спорт" была напечатана занимательная статья Юрия Власова о книгах, которые собраны в его библиотеке. Семь тысяч томов в доме, представляете? Если каждый день читать по одной книге, то лишь через двадцать лет можно осилить все фолианты, выставленные на стеллажах. Маркс, отвечая на вопрос своих дочерей: "Ваше любимое занятие?" не стремился к оригинальности. Он написал коротко: "Рыться в книгах". У Юрия Власова книги занимали в жизни почти такое же место, как и штанга. Впрочем, что я пишу за него — Власов отлично написал об этом сам:

"Они всегда рады людям, книги. Они хранят в себе величие революционных дней, величие человеческого гения, величие подвига и замечательные знания.

Протяните только руку и возьмите с полки книгу — и лучшие из лучших умов: прославленные писатели, поэты, историки, философы — расскажут всё, чему научила их жизнь, и поведают вам свои самые сокровенные мысли и чувства. Без утайки, до последнего словечка. И по-дружески, будто и нет разницы в возрасте, положении...

Стоит только захотеть. Ведь дело не в книжных редкостях..."

Нет сомнений: литература и философия не только не мешали Власову устанавливать свои фантастические мировые рекорды, но, наоборот, помогали ему добиться невероятных результатов. Конечно, как здорово ни писал бы Власов, он не побил бы американские рекорды Пауля Андерсона, если не владел бы самой передовой техникой жима и толчка. Но для того чтобы прорваться в мир рекордных тяжестей, рекордных скоростей, рекордных высот, кроме техники и спортивной формы нужно было обладать ещё и воображением, и интуицией, и чувством романтики. Самый опасный враг в спорте — это чувство обыденности, равнодушие.

Вышедшая накануне Олимпиады-64 в издательстве "Молодая гвардия" книга рассказов Власова "Себя преодолеть" была встречена на "ура" в спортивном мире. Можно утверждать, что она стала предвестницей серии "Спорт и личность". Название книги цитировали через раз во всех очерках о спортсменах. Но сколько бы потом ни было хороших спортивных исповедей, первой стала книга Власова.

Чемпион мира и Олимпийских игр, сильнейший человек планеты, Власов знал слабости, свойственные обыкновенным людям. Своим самым близким друзьям он жаловался:

— Сплю мало. Работаю... Живу на одном чёрном кофе... Пишу до трёх ночи,..

Вообще замечу, что Власов любил вспоминать о своих слабостях. Он, например, подчёркивал, что Олимпиаду-60 выиграл, выступая с тяжёлой травмой ноги и температурой 38°... Зачем это напоминать? Подвиг, свершённый им, всё равно останется в летописи.

Кстати, мне лично не нравится, когда в наших спортивных репортажах повторяются слова: "И он превозмог себя...", "Травма не помешала ей..." Моё глубокое убеждение заключается в том, что наш Игорь Тер-Ованесян только потому и не стал олимпийским чемпионом по прыжкам в длину, что слишком пристально следил за публикациями в прессе, которые всегда оправдывали Игоря: "Наш чемпион выступал с травмой... Мужественный спортсмен, он всё же вышел на старт. Но больная нога не позволила ему..." и т.д. Игорь привык, что его всегда оправдают в глазах миллионов болельщиков и выставят героем. И он постепенно притупил свои бойцовские качества. Для Игоря победа и поражение всегда сочетались. Он мог блестяще выиграть у кого угодно в мире. Но мог и бесславно, безвольно уступить. Он допускал возможность поражения.

Как он отличался этим от Валерия Брумеля — вот тот никогда в жизни не мог представить себе, что кто-то сильнее его. Наверное, поэтому Брумель мог ночами "рубиться" в шахматы с перворазрядниками, чтобы под утро всё-таки вырвать победу...

Но вернусь к Юрию Власову и попытаюсь рассказать о его второй Олимпиаде — в Токио-64, и о его проигрыше Леониду Жаботинскому.

В феврале 1976 года появилась исповедь Власова в журнале "Юность": "Справедливость силы". Очерк вызвал десятки вопросов. Главный из них следующий: "Власов и в поражении хочет остаться героем?"

Вспомнилось, что ещё в 1975 году, отвечая на вопросы корреспондентов "Советского спорта" об итогах Олимпиады-64, Власов о своём поражении сказал так:

— Наверное, это был единственный случай в истории Олимпийских игр, когда человек установил два мировых рекорда и всё же проиграл. Хотя я до сих пор считаю, что был сильнее подготовлен, чем мой соперник, и лишь неудача в толчке практически лишила меня победы.

Здесь необходимо уточнить: чемпионство определяется не по количеству мировых рекордов, а по окончательному результату.

В том же Токио-64 на глазах самого же Власова Елена Горчакова метнула копье на 62 м 40 см, установив тем самым мировой рекорд. Но сделала она это в квалификационных соревнованиях, а в финале её копье улетело на пять метров ближе, и преподавательница французского языка из Москвы увезла с Олимпиады лишь бронзовую медаль. Это было 16 октября...

А Власов выступал через два дня... Следовательно, его слова о двух мировых рекордах могут убедить только непосвящённых. "Время бросать камни и время собирать их" — эта фраза наверняка есть в одной из семи тысяч книг власовской библиотеки... На Олимпиаде всегда надо добиться победы, а затем уже рисковать — и штурмовать мировые рекорды... Ошибку Власова повторили советские штангисты на Олимпиаде-72, когда они, чувствуя себя самыми сильными в мире, заказали для первых подходов непомерные веса — и получили в итоге "баранки"...

Я часто думаю: отчего Власов проиграл Жаботинскому или отчего Жаботинский победил Власова? Наверное, Жаботинский всего-навсего оказался более тонким психологом, чем Юрий. Объясняю, почему.

В "Справедливости силы" Власов написал следующее:

"Тренировки в тот год не получались. В течение дня температура у меня поднималась до 37,5°. С марта по июль я вынужден был тренироваться с этой паршивой температурой...

Что за тренировки с температурой! Я был раздражён пОтом, слабостью, напряжением многих часов. Я мечтал о воде: пить, пить!

Я возненавидел пищу. Пища вызывала у меня отвращение...

Скрипуче, надсадно я выиграл чемпионат Европы...

Неуютно и тоскливо чувствовал я себя в те месяцы. Я держался с нарочитой уверенностью. Никто не должен был догадываться, какой я и что у меня с силой. Я должен был всех держать на дистанции — тогда проще на помосте. Тогда не так наседают.

О болезни я никому не говорил. В большом спорте имеет значение лишь твоя способность вести борьбу. Строить мученика даже перед собой у меня не было времени..."

Если прочитать эти строки внимательнее, то можно понять: Власов думал, что он один такой хитрый. "Никто не должен был догадываться, какой я и что у меня с силой", — написал он. А если представить себе, что Жаботинский догадался? И решил просто подыграть Власову, сделал вид, что ему удобно быть вторым, что его устраивает положение "вечно второго"?

Власов — умный человек. Но он нередко таял, когда ему говорили комплименты. Власов играл в "никто не должен догадываться, какой я..." А Жаботинский вёл свою игру: он "вычислил" Власова и отлично представлял, как тот поведёт себя на токийском помосте: Леониду было очень важно, чтобы никто не догадался, какой он, Жаботинский...

Власов тренировался и ждал силу, как бурильщик Самотлора ждёт фонтан нефти. Жаботинский же не скрывал своей силы, хотя и выступал в три четверти возможностей.

Власов хитрил.

Жаботинский отвечал ему тем же.

Власов был самоуглублён, "...занят, — как он написал, — одним вопросом: наберу ли нужную силу, когда пойдёт эта сила, не ошибся ли я в планах..." Его сомнения были на виду у всей страны — умный и лукавый Жаботинский, конечно же, под микроскопом прочитал книгу "Себя преодолеть"... В ней Власов выразил себя всего... и стал для Жаботинского понятен.

А вот Власов Жаботинского вряд ли знал столь же хорошо. Он представлял себе Жаботинского простоватым, не стремящимся в заоблачные выси, приземлённым, умеющим лишь ворочать "железо". А Жаботинский уже был не таким простым — перед Токио Жаботинский стал Леонидом Ивановичем. И в нём жили два человека — простоватый и честолюбивый. Внешне Жаботинский был лёгок в обращении. Но за шутками он уже умел строить далеко идущие планы...

Какие они были разные — Власов и Жаботинский — сильнейшие из трёх миллиардов людей на планете!

Власов жил во многом своими мыслями. Друзей у него было немного. Это понятно: литература и тренировки отбирали всё время.

Жаботинский, напротив, был очень общительным. Он располагал к себе людей. Помню, на Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Хельсинки он стал любимцем теплохода "Россия", на котором жили спортсмены. Леонид незаметно набирал баллы... К 1964 году его любили уже не меньше, чем Власова. И поклонников у него было достаточно.

Власов продолжал привлекать всех своей редкой гармоничностью: фантастической силой, интеллигентностью, красотой и пропорциональностью тела, эрудицией...

Жаботинский выглядел тяжеловесней, мешковатей.

Всех положительных качеств Власова ему с лихвой хватило, чтобы победить в 1960 году. Но через четыре года этого оказалось уже маловато...

Наверное, Власов температурил и нервничал не только потому, что у него был, по его выражению, "неврогенный характер". Как всякий великий спортсмен, он чувствовал предгрозье. И нервничал...

Мировые рекорды, установленные Власовым за 45 дней до олимпийского старта, свидетельствовали не только о его непомерной силе. Они выдавали его тревогу. Сам Власов так оценил впечатление от своих рекордов:

"Я тренировался отдельно, не с командой. Курынов... позвонил мне и сказал, что известие о рекордах задело Жаботинского. Это тоже входило в мои планы. Соперника надо ломать до соревнования. Надо добиваться такого превосходства, чтобы он не верил в свою победу, боялся поединка, нервничал, изводил себя ненужными дополнительными нагрузками, терял силу."

Думается, сейчас — с известного исторического расстояния — можно определить главную ошибку Власова: он играл с Жаботинским в шашки, а тот играл в поддавки. Да, на одной и той же 64-клеточной доске богатыри двигали одни и те же кругляшки, но по правилам двух разных игр...

Хотел ли Власов произвести впечатление на Жаботинского? Да, хотел.

Леонид прекрасно знал, что Юрий пытается произвести на него впечатление.

Власов жаждал знать, какое он произвёл впечатление? А какое он хотел произвести впечатление? Заставить противника нервничать?

Так вот Жаботинский блестяще и подыграл Власову — он сделал вид, что растерян...

Специалисты утверждают, что спортсмены могут оценить состояние соперника только при личной встрече. Когда глаза в глаза, когда лицом к лицу... А Власов тренировался в одиночестве в Подольске... Даже впечатление, произведённое на Жаботинского, он узнал лишь со слов ныне покойного Саши Курынова... А ведь Саша мог что-нибудь перепутать.

В своём очерке "Справедливость силы" Власов признался перед 2 миллионами 660 тысячами подписчиков "Юности":

"Тренером Жаботинского стал А.Медведев. Это тоже следовало учитывать.

Медведев знал обо мне всё. Он был атлетом, которого я лишил побед в самый расцвет его силы...

Потом Медведев готовил свою диссертацию. Он не выступал. Тренировку за тренировкой он высиживал в зале ЦСКА. Он изучил мои тренировки, мой характер, мои слабости. Я был открыт для него. И теперь он стал тренером Жаботинского."

Когда Власов узнал об этом? В 1976 году, когда писал очерк, или в 1964 году, когда готовился к Олимпиаде?

"Он изучил мои тренировки, мой характер, мои слабости" — это стопроцентная правда. Власова нетрудно было изучить при всей его "загадочности". Он ведь всегда стремился к одному — быть самым сильным в мире. Каждый спортсмен обязан к этому стремиться. Власов шёл в финишу прямой дорогой, уповал лишь на силу — недаром ведь и заметки его названы "Справедливость силы".

Власов жил представлениями ещё 1960 года и не увидел, что спорт за четыре года изменился. Теперь сложно было побеждать только за счёт силы. Нужно было вспомнить и о тактике, и о психологии...

Наш тренер Гавриил Коробков психологически очень здорово подвёл советских прыгунов в высоту к победе над "бостонским кузнечиком" Джоном Томасом. Помните этого длинного негра, которого сама природа создала, чтобы прыгать в высоту? Томас приехал в Рим-60 мировым рекордсменом. И мечтал, как и Власов, установить на Олимпиаде мировой рекорд... Он упустил из виду только одно обстоятельство: что прыжки в высоту на Олимпиаде — это многочасовой марафон. Между попытками иной раз протекали долгие-предолгие минуты. Сами состязания практически исключали постановку вопроса о мировом рекорде...

Гавриил Коробков настроил Роберта Шавлакадзе, Валерия Брумеля и Виктора Большова именно на борьбу нервов. Он сказал:

— Больше 218 см прыгнуть вряд ли кому придётся. А эта высота по силам всем — и Роберту, и Валерию, и Виктору...

Томас "сгорел" между попытками — он занял только третье место, пропустив вперёд и Шавлакадзе, и Брумеля. Впрочем, Власов сам был в Риме и рукоплескал победе Шавлакадзе... Неужели он не понял анатомии победы Роберта?

Значит, уже в 1960 году советские тренеры умели пользоваться данными спортивной разведки, могли "моделировать условия состязаний". Так почему же Власов решил, что за 1400 дней опыт легкоатлетов не переняли тяжелоатлеты?

Итак, мне кажется, что Власов проиграл ещё до выхода на токийский помост. Его соперник Жаботинский знал о Власове всё, а Юрий постиг своего конкурента лишь после окончания состязаний...

Жаботинский прекрасно понимал, что Власов после Олимпийских игр в Токио собирается уйти с помоста. А как может уйти Власов с его честолюбием? Только с триумфом — это ясно. Только с тем условием, что все мировые рекорды будут принадлежать ему...

Хитроумный и лукавый Леонид, видя, что Власов выиграл у него 10 кг в жиме, сделал вид, что растерялся.

От Власова это не ускользнуло. Юрий весь закипел от переполнявшей его силы — он попробовал вырвать 162,5 кг... Вес для Власова не был большим, но две первые попытки оказались неудачными.

Власов, потеряв контроль над собой, решил сделать незачётный четвёртый подход и заказал на штангу мировой рекорд — 172,5 кг. Он хотел сокрушить Жаботинского ещё одним своим достижением. Власов забыл, что сила — не беспредельна. Он потратил свою мощь в четвёртом подходе, не нужном для золотой медали. Взял вес — ну и что из этого? Жаботинского был взволновал? Нет! Леонид Иванович обрадовался. Ему удалось загнать Власова на предельный вес — помучиться, а самому сберечь силы...

А между тем разрыв в двоеборье между гигантами сократился до 5 кг...

С точки зрения Власова ничто тогда не предвещало грозы. Больше того, Жаботинский успокоил его, подойдя, как написал Власов, с таким предложением:

— Слушай, я больше не сделаю ни одного подхода. И ты давай тоже. Идёт?

Жаботинский предложил Власову "договор". Чемпион Олимпийских игр отверг предложение:

— Не могу, — сказал Власов. — Я выступаю в последний раз. Я уже установил два рекорда. Попытаюсь и в толчковом движении снять рекорд...

Конечно, Жаботинский не был ограниченным человеком, когда делал своё предложение. Он знал: Власов — щепетильный, добропорядочный, книжный — не пойдёт ни на какой компромисс. Жаботинский знал, что Власов в юности читал Джека Лондона. А раз так, то, конечно, помнил его повесть "Лютый зверь", написанную ещё в 1911 году. Там рассказана драматическая история боксёра-самородка Пата Глендона-младшего, который с ужасом обнаружил, что был маленьким винтиком в огромном механизме продажного, прогнившего профессионального бокса. И, узнав про всю грязь околоспортивных дельцов, Пат ушёл с ринга, говоря при этом:

— А ведь бокс — отличный спорт, если бы он вёлся по-честному. И боксёры дрались бы честно — дай им только возможность!

Это грустная повесть о талантливом спортсмене, который вынужден уйти из бокса, потому что не хочет принимать правил игры бизнесменов...

Через 53 года после Джека Лондона супертяжеловес Жаботинский, разумеется, не приглашал Власова ни к какой сделке. Было ясно, что серебряная и золотая медали достанутся лишь им двоим — Жаботинскому и Власову. Непонятным оставалось лишь одно: кому выпадет счастье стать олимпийским чемпионом.

Жаботинский подошёл к Власову и вступил в "переговоры", когда их уже опять разделяло 10 кг. То есть он предложил, по версии Власова, чтобы тот во второй раз подряд стал олимпийским чемпионом.

Но Власов отказался стать чемпионом без реальной борьбы.

Заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР, профессор, доктор медицинских наук Аркадий Воробьёв, который в 1964 году был старшим тренером сборной страны, так вспоминает возникшую ситуацию:

"И тут Алексей Медведев, тренер Леонида, повёл тонкую тактическую игру. На второй подход первоначально были заказаны 212,5 кг. Заказ отменили. Этот вес ничего не давал Жаботинскому. Попросили установить 217,5 кг. Расчёт был верным...

Жаботинский потянул штангу вверх, но не взял даже на грудь. Говорили, что у него болело плечо. А может, это был блеф? Впоследствии многие считали (замечу от себя, совершенно необоснованно), будто тренер и атлет специально договорились играть втёмную до последнего хода, когда уже поздно будет что-нибудь менять. Как бы то ни было, успех превзошёл все ожидания. Но не хитрость, не уловка тому причиной. Всё оказалось гораздо проще...

Жаботинский заказал 217,5 кг. "А чем я хуже? — так, по мнению А.Воробьёва, решил Ю.Власов. — Я тоже закажу 217,5 кг.

Это было так по-власовски: не уступать ничего, оставаться лидером даже в мелочах..."

Власову гигантский вес не покорился.

"Я уходил с помоста опустошённый борьбой, немного раздосадованный, но, в общем-то, довольный", — вспоминал Власов и далее, сам того не сознавая, пропел в очерке блестящий гимн своему сопернику:

"Навстречу поднимался Жаботинский. А потом случилось то, чего я никак не ожидал. Жаботинский взял вес, который сразу вывел его на первое место. Откуда эта перемена? Откуда этот взрыв силы? Ведь Леонид был сломлен, он не был способен к борьбе, он практически выбыл из борьбы... Что случилось? Как это могло случиться? Как я проглядел эту перемену? Как это стало вообще возможно? Однако у меня уже не было подходов для ответа. Справедливость силы..."

И всё! И три точки в конце предложения...

Зачем же ставить многоточие? Не лучше ли через двадцать лет после токийской "битвы" обязательно договорить: почему же всё-таки Жаботинский оказался способен на взрыв силы? Почему Власов проглядел в нём перемену?

Юрий Петрович написал очерк не для того, чтобы ещё раз напомнить людям: "Вот каким великим атлетом был я. А в Токио я проиграл случайно — у меня не хватило попыток для ответа". Он напечатал очерк в журнале не только для того, чтобы украсить семь страниц фотографией болгарина В.Христова с надписью "Моему кумиру Юрию Власову".

Герой Рима — кумир не одного только болгарина Христова, он останется кумиром молодёжи, которая взрослела после 1960 года — ведь недаром Римская Олимпиада вошла в историю, как "Олимпиада Власова".

Но в Токио-64 победил сильнейший на тот день — Жаботинский. Никого не интересует, что Власов поднял в общей сумме вес больший, чем Леонид — правила суть правила. Жаботинский оказался более подготовленным к борьбе с "книжником и литератором" Власовым. Юрий же готовился воевать не с хитроумным Жаботинским и его находчивым тренером, кандидатом педагогических наук, а с абстрактным, по его же выражению, "железом".

О дуэли Власова и Жаботинского написано немало. Власов, который за последние годы совершил литературный подвиг, подготовив к печати дневники своего отца "Особый район Китая", впервые через двенадцать лет публично попробовал обосновать свою неудачу. Попытка оказалась не убедительной...

В книге второго действующего лица — Жаботинского — выдвинута иная версия происшедшего в Токио.

Тренер Аркадий Воробьёв предложил третью версию. А ещё один свидетель драмы Власова будет настаивать на четвёртом, пятом, десятом толковании. Такова она, спортивная жизнь!

Я верю: настанет время и кто-нибудь из наших талантливых драматургов напишет сценарий фильма, в котором "поединок десятилетия" раскроется во всей его многогранности... И пусть на экране будут действовать два героя — Власов и Жаботинский. И каждый пусть отстаивает свою версию. И каждый пусть бьётся за свою правду...

Каждый за свою правду? Хотя, как известно, двух правд не бывает.

Как быстро бежит время... Скоро Юрию Власову исполнится полвека. Каким он, этот признанный кумир шестидесятых лет, стал сегодня, в восьмидесятые годы? За прошедшие годы он не раз встречался с журналистами, печатались интервью с ним.

Вот один из монологов знаменитого силача:

— Когда я выступал в большом спорте, то главным девизом и, твёрдо убеждён, первопричиной всех моих успехов было то, что я никогда не считал конечным тот результат, которого достигал, каким бы высоким или даже феноменальным ни выглядел он в ту минуту. В человеке, в его мышцах, чувствовал я, заключены огромные возможности. И, установив рекорд, уже на следующий день я перестраивал тренировки так, чтобы перечеркнуть своё вчерашнее достижение, оставить его позади.

Я всегда был приверженцем формулы: спортсмен до тех пор остаётся спортсменом в высшем смысле этого слова, пока он может идти вперёд, пока он может увеличивать свои результаты и тем самым звать на борьбу других. Конечно, можно выступать, и не ставя перед собой таких целей, наслаждаясь только процессом состязаний и подготовки к ним. Но для меня, повторяю, главным был всегда результат, открытие и покорение вершин, никому до того не ведомых.

Конечно, чтобы следовать избранному девизу, надо было много трудиться. Мои тренировки строились жёстко. Пожалуй, даже слишком жёстко но отношению к организму. Главным элементом в достижении высоких результатов я считал силу.

Её наращивание — сложный и длительный физиологический процесс. Я постоянно искал пути накапливания силы. Поиски эти были нелёгкими, более того — болезненными. Далеко не всегда удавалось найти правильный ответ на самим собой поставленные вопросы. Если всё шло хорошо, то самочувствие было неплохим, результаты росли — значит, удавалось нащупать метод на конкретный период. Тогда всё моё существо наполнялось радостью.

Но чаще случалось иное: я ощущал состояние перетренированности. А перетренировка на высоких результатах — это фактически болезнь, нервное потрясение. Они надолго лишали возможности продолжать нормальную работу.

И всё же, как ни парадоксально это утверждение, мой организм выходил из всех потрясений окрепшим. Путём тщательного анализа, путём сопоставлений я постепенно всё глубже и глубже познавал тайны наилучших дозировок нагрузки, вносил коррективы в свои же собственные формулы и, двигаясь по только что открытым путям, искал, нащупывал новые.

Меня часто спрашивали — и спрашивали люди неглупые, отдающие своим любимым занятиям не меньше физических и духовных сил, чем отдавал их спорту я:

— Что вы находите в этом интересного?

Им, не посвящённым в тайны и радости спорта, подобные занятия казались бессмысленными. А для меня тренировки были жизненной необходимостью, одухотворённым процессом, в котором органически слились поиск, постоянные открытия, творческие свершения. Я экспериментировал, проверял свою мысль, искал ответы на сложнейшие вопросы и находил их в рекордах и победах.

Я всегда очень радовался победам. Но с возрастом, если можно так выразиться, эта радость приобретала различные краски.

Сначала было чисто мальчишеское буйное веселье, необычайный подъём, гордость от сознания успеха, от побед над самим собой и над соперниками.

Потом я стал первым номером в сборной СССР. Я вошёл в неё, когда Алексей Медведев впервые принёс нашей стране звание чемпиона мира в этой весовой категории, но моральное превосходство ещё сохранялось за Паулем Андерсоном, чьи рекорды красовались в мировой таблице. И казалось, нет человека, который побьёт их.

На мою долю выпала задача доказать, что эти рекорды — не вечны. Мальчишеская беззаботная радость уступила место спокойной уверенности и твёрдой решимости. Я знал, что выполню ту задачу, которую выбрал сам для себя. Победы и результаты я рассчитывал почти с математической точностью. И это наполняло моё существо новой радостью. Вероятно, такое же чувство испытывает художник, понявший в какой-то счастливый миг после мучительных раздумий и поисков, что нужные краски найдены, угадан цвет, и лучшая, самая дорогая его сердцу картина будет создана.

Как снова не вспомнить Рим 1960 года. В этом городе в дни XVII Олимпийских игр я пережил счастливейшие минуты своей жизни. Чувствовал себя перед стартом довольно плохо, а выступать пришлось всю ночь. Победа пришла только под утро. На целых 25 килограммов оказался превзойдённым официальный мировой рекорд Пауля Андерсона. Это было счастье — настоящее, безграничное счастье. Это была новая, никогда прежде не испытанная радость гражданина, сумевшего сделать что-то нужное, значительное для своей страны.

Счастье выглядит по-разному. Помню толпу темпераментных итальянцев, окруживших дворец, где проходили состязания, и приветствовавших меня. Более двух часов пришлось отсиживаться в раздевалке, пока их ряды поредели. И только тогда я смог вернуться в олимпийскую деревню. Как в далёкой древности, над толпой горели факелы, и крики "Вива, Россия!" сотрясали воздух Вечного города,

Наступило утро — самое незабываемое в моей жизни. Я ходил по ещё совсем пустынным, тихим улицам до тех пор, пока не взошло солнце и первые автомобили, зашуршав шинами, отняли у меня неповторимость тех мгновений.

В Токио мне пришлось пережить другие минуты — роковая, недопустимая ошибка для опытного, каким я уже был, спортсмена, ошибка и — золотая медаль выпала из рук, которые, казалось, уже держали её. Чувствовал ли я себя проигравшим? Нет. Горе, ощущение неудачи пришли позже, когда я размяк после спортивной борьбы...

Чемпионство — это не только победы, награды, слава, но и тяжкое бремя. Быть первым сложно. Многие годы подряд ты не имеешь права проигрывать, не можешь разрешить себе ни одного промаха. Ты должен быть всегда в состоянии творческого напряжения, в полной и постоянной боевой готовности. Там, в Стране восходящего солнца, я вдруг ощутил, как неимоверно устал за эти годы.

Я спрашиваю себя: а как же другие? Да, многие держатся куда дальше. И можно лишь восхищаться ими и брать с них пример. Но в моей жизненной биографии была одна особенность, на которой нужно остановиться.

Два занятия, требующие большого нервного напряжения, основанные на эмоциональном возбуждении — спорт и литературная деятельность — стояли в моей жизни рядом. Это совмещение в конце концов изнурило меня. Наверное, именно поэтому я и прошёл в спорте относительно короткий путь, и в рекордах недобрал очень многого. Я рассчитывал толкнуть килограммов 230, а вырвать что-то под 180 кг.

С жимом дело обстояло сложнее: в моё время это движение судили очень строго, поэтому я мечтал не более чем о 210 кг. Сложите эти числа и сами увидите: сумма получается приличной. Но, повторяю, в какой-то миг я почувствовал, что страсть к слову, к литературному творчеству овладела мною полностью, и я уже не мог сопротивляться...

Писать я начал со спортивных рассказов. Мир спорта стал своеобразным тренировочным залом, где я отрабатывал минимум литературного мастерства, основы техники. Выбор темы для начала оказался совершенно естественным: спортивную среду я знал хорошо, жил в ней и перечувствовал многое.

Но меня интересовали и интересуют, разумеется, и другие темы. Я очень люблю природу и неустанно работаю над тем, чтобы писать о ней по-настоящему. Великими учителями здесь являются Иван Бунин и Константин Паустовский. Родившись в семье офицера Советской Армии, закончив Военно-воздушную инженерную академию, наконец, пройдя службу в армейском коллективе, как очень близкую я воспринимаю и военную тему. Несколько раз я уже обращался к ней и надеюсь делать это впредь.

Что же касается спорта, то опыт, знакомства, краски, боль — всё, что переплетается здесь, служит и будет служить неистощимым жизненным материалом для моей работы за писательским столом. Она, между прочим, чем-то сродни той, что я проделал, выступая в спорте — она тоже требует постоянной учёбы и постоянной устремлённости вперёд.

— Вы дважды выходили на олимпийский помост. Скажите, что особенно характерно для борьбы в этих соревнованиях и отличаются ли они от других крупнейших международных турниров?

— Раньше я полагал, что Олимпийские игры надо выигрывать обязательно с большим результатом. Опыт подсказал мне, что это неправильно: главное — настроиться на борьбу за золотую медаль, посвятить этому всю тактику, всё до конца. Иными словами, там, на Играх, нужно вести борьбу прежде всего с человеком, видеть прежде всего соперника и соизмерять каждый свой шаг с его действиями. Цифровой результат, бесспорно, важен, он определяет конечный итог, но появляется он не сам по себе, а в результате борьбы с конкретным соперником. Здесь идёт большая, непримиримая борьба за медаль — за награду, дороже которой нет. И в этом смысле Олимпийские игры не имеют себе равных по тем требованиям, которые они предъявляют к морально-волевой закалке участника. Всё время нужно помнишь, что ошибки недопустимы, что каждый неверный шаг может оказаться роковым. Это сковывает, лишает привычной свободы и лёгкости.

Вот почему одним из самых главных качеств олимпийца должно быть умение сохранять нервную свежесть, спокойствие. Волнуясь, тяжелоатлет утрачивает прежде всего координацию. Нервное напряжение парализует отработанную схему механизма движений и превращает гиганта в беспомощного новичка.

Я утверждаю это потому, что не с кем иным, как со мной тоже случались подобные казусы. Накануне финала Спартакиады народов СССР 1967 года я установил мировой рекорд в жиме. Но излишняя нервозность, напряжение на тренировках сыграли отрицательную роль: я стал терять координацию в рывке и в толчке. Не желая выглядеть жалким, я отказался выйти на помост. Мой поступок был тогда многими истолкован неправильно. Это и послужило последним поводом для принятия окончательного решения — уйти из спорта.

Думая о прогрессе тяжёлой атлетики, хочу пожелать тем, кто сегодня только начинает свой путь в спорте или собирается это сделать завтра, больших и славных побед.

Ещё и ещё раз подчёркиваю: победа никогда не приходит сама по себе. Она требует колоссального труда. Готовясь побеждать, я много времени проводил в спортивных залах. О какой-либо материальной окупаемости этого труда, о славе и почёте никогда не было и мысли. Меня вели вперёд только любовь к штанге и желание достойно представлять свою стропу.

Моя спортивная судьба сложилась так, что меня всё время "пугали" килограммы, которые показывали американцы и атлеты других стран. Некоторые люди даже говорили мне в начале моего пути: "Займись лучше лёгкой атлетикой, ведь в штанге страшные результаты Андерсона..."

Пришло время — и я эти результаты опрокинул. И молодым хочу сказать: если мечтаете о новых рекордах — не бойтесь тех, что записаны в истории. Их установили такие же люди, как вы. Всегда думайте: "Чем же мы хуже других?" Хуже вы можете быть только в одном — не найти в себе воли для труда. Если вы отыщете в себе эту волю, если готовы драться, всё подчинить поставленной цели — то всегда добьётесь победы!

Что ещё добавить к советам человека, жизнь которого всегда звала и зовёт на подвиги — в большом спорте, в литературе, вообще в жизни?