воскресенье, 1 июля 2012 г.

Трофим Федорович Ломакин






Трофима Ломакина природа наградила неслыханной силой. В ранней молодости ему довелось поработать вместе с отцом на золотых приисках в глубокой тайге, потрудился на лесоповале и сплаве, так что силу свою укрепил и привел в состояние динамита, готового в нужную минуту взорваться. О природном таланте Ломакина вспоминает Юрий Власов в своей книге «Справедливость силы»: "Мы тренировались вместе с 1956 по 1961 год, и я неоднократно оказывался свидетелем того, как после трех-четырех месяцев вольного режима (он заходил в зал один-два раза в неделю, дабы показаться начальству), этот уже немолодой атлет за три месяца входил в форму и выигрывал чемпионаты мира или страны. А ему уже тогда хорошо было за тридцать. И какова же физическая одаренность, если он на "своем режиме" держался почти десять лет на уровне мировых результатов!
Ни в одном атлете я не встречал такого звериного чутья на нагрузки. Ломакин не интересовался выкладками, графиками, но свои нагрузки определял безошибочно."
На церемонии закрытия Олимпийских игр в Хельсинки в 1952 году Трофиму Ломакину доверили нести Государственный флаг СССР, и он, в белом костюме, прошел с алым стягом мимо трибун, которые не смолкая рукоплескали.
К сожалению к своему таланту Трофим Ломакин относился легкомысленно, его больше интересовали другие ценности, и это привело его к трагедии. Вот что пишет о нем в своей книге Аркадий Воробьев: "Размышляя о спортивной славе, я не могу не вспомнить и о судьбе Трофима Ломакина. Слава высоко подняла этого талантливого штангиста. Но он не сумел удержаться на высоте и упал. Низко упал.
Ни в детстве, ни в юности Трофим никаким спортом не занимался. Впервые он познакомился со спортом в армии, где по долгу службы вынужден был упражняться на турнике, метать гранату, преодолевать полосу препятствий. Никакой радости эти занятия, впрочем, ему не приносили.
"То, что мои товарищи сами, добровольно в свободное время занимались физкультурой, — признавался Ломакин, — поражало меня. А моих друзей, в свою очередь, поражало моё полнейшее равнодушие к спорту".
По части "физики" Трофим был феноменально одарён. Такой талант трудно скрыть. Поэтому друзья постоянно тянули его то в футбольную команду, то к метателям молота, то в лыжную секцию, то в гимнастическую. А он упирался и упорно никуда не шёл. Тем не менее, однажды ему пришлось выступить на спартакиаде. Граната, брошенная Трофимом, пролетела 66 метров. Тогда младшему сержанту интереса ради предложили поднять вагонеточную ось, весившую около девяноста килограммов. Он поднял её без видимого труда.
Силача представили майору Игумнову, знавшему толк в атлетических делах. Майор захотел посмотреть на силушку Трофима собственными глазами: "Девяносто понимешь?"
Трофим поднял. Потом поднял и 95, и 100, и 105. Майор перестал улыбаться и сказал: "Если будешь заниматься, станешь отличным спортсменом. Понял? Приходи на следующую тренировку".
Ломакин на тренировку не пришёл. Физрук Илиневич напрасно зазывал его в спортзал. Трофим никак не мог понять, что в этом увлекательного — за здорово живёшь таскать тяжести.
Как-то раз, когда Трофим был занят работой, к нему подбежал запыхавшийся дежурный: "Ломакин, быстро к командиру полка!"
Командир полка встретил его грозно:
— Младший сержант Ломакин, почему не ходите на тренировки? Особого приглашения ждёте?
И отрубил:
— Завтра в восемнадцать ноль-ноль быть на занятиях. Можете идти.
Так, в приказном порядке, Ломакин начал приобщаться к спорту. Майор Игумнов преподал ему несколько уроков штанги, и после короткой подготовки Трофим отправился на первенство армии в Ленинград.
Как видите, сам Трофим и шага не сделал, чтобы прийти в тяжёлую атлетику. Но такова наша жизнь, что всегда найдутся хорошие люди, которые не дадут таланту пропасть, помогут найти себя, укажут правильный путь. Лейтенант Орлов, сержант Илиневич, майор Игумнов, сержант Голубцов и многие другие — они не уставали рассказывать Ломакину о спортивной борьбе, тянули его в зал, ломали его лень. Они, — не он, а они добились своего: Ломакин стал тяжелоатлетом.
Жизнь его кругом изменилась. Проведший всю жизнь в глухих уголках Алтая и Якутии, никогда не видевший России (так сибиряки и дальневосточники называют центральные районы страны), он впервые попал в Москву и Ленинград, увидел от края и до края свою Родину.
Путь Ломакина в большой спорт начался с пятого места на первенстве Советской Армии. Результаты росли, как на дрожжах. Никому не известный солдат удостоился печатных похвал. Ему создавали не просто удобства, но и комфорт. Им восхищались.
Трофим сделал выводы. Теперь тянуть на тренировки его уже не приходилось. Трофим понял, что только спорт, который он по простоте душевной раньше считал забавой, пустяком, может дать ему почёт, уважение, материальные блага...
Спорт никогда не был для Трофима потребностью. Если бы его перестали возить по стране, кормить, одевать, обувать, развлекать, то он не стал бы надрываться и одного дня.
Если честно, то я понял это только много лет спустя, когда Ломакин уже покинул спорт. В дни моей молодости Трофим казался мне хорошим товарищем, рубахой-парнем. Никаких мало-мальски достойных разговора недостатков я в нём не замечал. Меня восхищала его одарённость. Силач от природы — вот кем он был. Я любовался им. Трофим, как мне казалось, платил мне взаимной приязнью.
В гостиницах мы часто жили в одном номере. Вместе тренировались, попеременно бывая то в роли тренера, то в роли ученика.
Судьба частенько сводила нас на помосте лицом к лицу. В таких ситуациях, где двоим не разойтись. Например, на XI Всемирных студенческих играх в Берлине я побил всесоюзный рекорд Ломакина в толчке. Он тут же подошёл к снаряду и перекрыл мой результат на 0,5 килограмма. Я снова вышел на помост и улучшил новорождённый рекорд ещё на 2 килограмма. Но столь острое соперничество нисколько не мешало нашей дружбе.
Трофим блестяще выступил на Олимпиаде в Хельсинки. Слава подхватила его и понесла. Встречи, выступления, цветы, звание заслуженного мастера, интервью, газетные статьи, восторги, похвалы...
Он получил всё, что хотел иметь. Он хотел бы избавить себя и от изнурительных спортивных хлопот, жить в своё удовольствие, но освободиться от штанги, которую он по-настоящему так и не полюбил, означало вернуться на круги своя, стать одним из многих, а на это он решиться уже не мог.
Жизнь Ломакина разломилась надвое, словно торпедированный корабль. Он не любил штангу, но она была неразделима с ним, словно тень. Эта любовь-ненависть, когда штанга то одаривала Трофима своими щедротами, то заставляла тяготиться собой, внесла в его жизнь непрекращающийся разлад.
Ломакин стал всё чаще выпивать. До меня начали доходить слухи о его сомнительных похождениях. Я пытался поговорить с ним, но он только отмахивался. Со смешками и прибаутками спускал разговор "на тормозах".
Спортсмену нельзя безнаказанно нарушать режим. Сила уходит из мышц, слабеет воля к борьбе. Падают результаты. Замечая это, Трофим пугался. На время придерживал, укрощал свой нрав. Тренировался. До изнеможения, на совесть. Но приходил очередной успех, и всё повторялось сначала.
Трофим не думал о будущем. Он жил одним днём. Как забулдыги пропивают свою зарплату, так и он пропивал свои победы, свой редкий талант.
Хороший парень понемногу стал исчезать. Победы давались Трофиму всё тяжелей. Если бы не колоссальная одарённость, то Трофим давно бы уже сдал. Но уйти с помоста означало расстаться с жизнью, в которой он кое-что собой представлял. Ему, повидавшему Париж, Берлин, Вену, Нью-Йорк, это было невмоготу. Толком он не знал никакого дела. Он умел лишь поднимать штангу. И Трофим поднимал: сегодня штангу, завтра стопку. От честного соревнования с товарищами-штангистами переходил к "конкуренции" с собутыльниками, где тоже не хотел уступать.
Как такой человек должен был относиться к другому, который своими спортивными успехами грозил оттеснить его на второй план? Двух ответов не могло быть. Во мне, Р.Плюкфельдере, В.Степанове, В.Двигуне, В.Ляхе и других атлетах Трофим видел уже не друзей-соперников, а людей, грозивших его жизненному благополучию.
В итоге однажды я узнал, что его будут судить.
Из чувства спортивной солидарности я пошёл на суд. Мне казалось, что произошло какое-то недоразумение. Ошибка, которую не поздно исправить. Я ещё не представлял, как низко пал Трофим, и от души его жалел. Выступления свидетелей раскрыли мне глаза, заставили краснеть. Кого я хотел защищать? Поднять руку на слабого. Терзать родных. Выгонять на улицу жену с маленьким ребёнком на руках. По привычке, пускай с поправками и оговорками, я считал Трофима простым гулякой, рубахой-парнем, способным наломать дров, погорячиться, но, в сущности, неплохим человеком. Однако этот Трофим уже исчез, растворился в собственной жадности и безволии, спасовал перед настоящей жизнью, пропал без следа. Новый Ломакин оказался человеком мелким, завистливым и злым.
Трофим был сильным физически и слабым душой. Долго, не один год, тянулся этот поединок — силы со слабостью, — и слабость в конце концов одержала верх. В спорте так не бывает. А в жизни случается довольно часто. Под конвоем, с опущенной головой ушёл из спорта этот большой атлет."
Трофима Ломакина судили и дали два года, но условно: помогла спортивная слава. А через некоторое время и она уже помочь не смогла, когда золотое болото засосало настолько, что выбраться на твердую почву он уже не сумел. Его посадили надолго.
Из заключения Ломакин писал письма верным товарищам, рассказывал, как жалеет о том, что не одумался вовремя. Письма, в общем, были довольно бодрыми. Хотя и видно становилось, что Трофим хорохорится. Он отсидел, вернулся в Москву, повидался со своими коллегами, вместе с которыми покорял строптивую штангу. Потом его стали видеть все реже и реже. А потом перестали и слышать о нем.
13 июля 1973 года его нашли бездыханным на Беговой улице, под высокой стеной стадиона "Юных пионеров". Случайный прохожий наткнулся на него ранним утром и вызвал милицию. Экспертиза показала, что пьяного олимпийского чемпиона сбросили с этой высокой стены трибуны







Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Трофим Ломакин
Личная информация
Полное имя:
Ломакин Трофим Фёдорович
Клуб:
ВС (Москва)
Дата рождения:
Место рождения:
Дата смерти:
13 июня 1973 (48 лет)
Место смерти:
Трофим Фёдорович Ломакин (2 августа 1924Алтайский крайРСФСРСССР - 13 июня 1973МоскваРСФСР,СССР) - советский тяжелоатлет, олимпийский чемпион (1952), двукратный чемпион мира, заслуженный мастер спорта СССР (1952).

Содержание

  [убрать

[править]Биография

Cын шахтера из далекого сибирского села.
Занялся тяжелой атлетикой, когда ему было 18 лет, во время службы в Советской Армии на Дальнем Востоке. И хотя он был непревзойденным штангистом в своем регионе, его не замечали советские чиновники от тяжелой атлетики, пока он не переехал в Ленинград в 1949 году.
На своем первом чемпионате СССР в 1952 году Ломакин выиграл свой первый титул в полутяжелом весе и был выбран в олимпийскую сборную команду. На Олимпиаде в Хельсинки, однако, Ломакин соревновался на категорию ниже в среднем весе и выиграл золотую медаль. Трофим Ломакин оставался в среднем весе почти всю свою карьеру, перейдя обратно в полутяжёлый вес только перед завершением карьеры. Ломакин установил 10 мировых рекордов - два в жиме, пять в толчке, и три в общем зачёте. Пять из его мировых рекордов были взяты в полутяжелом весе и пять в среднем весе.
Карьере Ломакина как штангиста и его дальнейшей судьбе серьёзно препятствовал алкоголизм. Трофим не был выбран в советскую олимпийскую сборную 1956 годаиз-за пьянства и неуважительного поведения на предолимпийском сборе тяжелоатлетов в Ташкенте. Вскоре после окончания своей спортивной карьеры Ломакин был также бесславно уволен из Советской Армии из-за его проблем выпивкой.
После этого он был не в состоянии удержаться на любой работе и попал в плохую среду. В конце 1960-х годов Ломакин был задержан при попытке контрабанды золота из Советского Союза и был приговорен к пяти годам тюремного заключения. После трех лет заключения Ломакин был освобожден, но вскоре после его освобождения на рассвете 13 июня 1973 года его безжизненное тело было найдено под 20-ти метровой вертикальной стеной стадиона "Юных пионеров" в Москве. Милиция обнаружила, что Ломакин был сильно пьян, когда упал. Установить - сам ли он упал, или ему "помогли" его многочисленные уголовные элементы - не удалось.

[править]Спортивная карьера

[править]Важнейшие международные соревнования

ГодСоревнованиеМесто проведенияРезультатСумма, кгЖим + рывок + толчок
1952ОИ (ЧЕ)Хельсинкичемпион417,5125 + 127,5 + 165
1953ЧМ (ЧЕ)Стокгольм2-е место427,5132,5 + 132,5 + 167,5
1954ЧМ (ЧЕ)Вена2-е место (ЧМ), чемпион (ЧЕ)427,5137,5 + 130 + 160
1956ЧЕХельсинкичемпион420135 + 125 + 160
1957ЧМТегеранчемпион450142,5 + 132,5 + 175
1958ЧМ (ЧЕ)Стокгольмчемпион440 140 + 130 + 170
1960ОИРим2-е место457,5157,5 + 130 + 170

[править]Чемпионат СССР

ГодСоревнованиеМесто проведенияРезультатСумма, кгЖим + рывок + толчок
1952Ивановочемпион417,5130 + 130 + 157,5
1953Таллинчемпион415125 + 127,5 + 162,5
1954Петрозаводск3-е место395125 + 120 + 150
1955Минскчемпион432,5130 + 130 + 172,5
1957Львовчемпион440137,5 + 132,5 + 170
1960Ленинградчемпион457,5152,5 + 135 + 170

[править]Награды



Трофим ЛомакинЛомакин, Трофим Федорович

ЛОМАКИН Трофим Федорович родился 2 августа 1924 года в Баранче Алтайского края, советский спортсмен (тяжелая атлетика), заслуженный мастер спорта СССР (1952). Чемпион Олимпийских игр 1952 г., серебряный призер Олимпийских игр 1960 г., Чемпион мира (1957 и 1958) и Европы (1954, 1956, 1958), пятикратный чемпион СССР.

Трофима Ломакина природа наградила неслыханной силой. В ранней молодости ему довелось поработать вместе с отцом на золотых приисках в глубокой тайге, потрудился на лесоповале и сплаве, так что силу свою укрепил и привел в состояние динамита, готового в нужную минуту взорваться. О природном таланте Ломакина вспоминает Юрий Власов в своей книге «Справедливость силы»: "Мы тренировались вместе с 1956 по 1961 год, и я неоднократно оказывался свидетелем того, как после трех-четырех месяцев вольного режима (он заходил в зал один-два раза в неделю, дабы показаться начальству), этот уже немолодой атлет за три месяца входил в форму и выигрывал чемпионаты мира или страны. А ему уже тогда хорошо было за тридцать. И какова же физическая одаренность, если он на "своем режиме" держался почти десять лет на уровне мировых результатов! Ни в одном атлете я не встречал такого звериного чутья на нагрузки. Ломакин не интересовался выкладками, графиками, но свои нагрузки определял безошибочно."
На церемонии закрытия Олимпийских игр в Хельсинки в 1952 году Трофиму Ломакину доверили нести Государственный флаг СССР, и он, в белом костюме, прошел с алым стягом мимо трибун, которые не смолкая рукоплескали.
К сожалению к своему таланту Трофим Ломакин относился легкомысленно, его больше интересовали другие ценности, и это привело его к трагедии. Вот что пишет о нем в своей книге Аркадий Воробьев: "Размышляя о спортивной славе, я не могу не вспомнить и о судьбе Трофима Ломакина. Слава высоко подняла этого талантливого штангиста. Но он не сумел удержаться на высоте и упал. Низко упал.
Ни в детстве, ни в юности Трофим никаким спортом не занимался. Впервые он познакомился со спортом в армии, где по долгу службы вынужден был упражняться на турнике, метать гранату, преодолевать полосу препятствий. Никакой радости эти занятия, впрочем, ему не приносили.
"То, что мои товарищи сами, добровольно в свободное время занимались физкультурой, — признавался Ломакин, — поражало меня. А моих друзей, в свою очередь, поражало моё полнейшее равнодушие к спорту".
По части "физики" Трофим был феноменально одарён. Такой талант трудно скрыть. Поэтому друзья постоянно тянули его то в футбольную команду, то к метателям молота, то в лыжную секцию, то в гимнастическую. А он упирался и упорно никуда не шёл. Тем не менее, однажды ему пришлось выступить на спартакиаде. Граната, брошенная Трофимом, пролетела 66 метров. Тогда младшему сержанту интереса ради предложили поднять вагонеточную ось, весившую около девяноста килограммов. Он поднял её без видимого труда.
Силача представили майору Игумнову, знавшему толк в атлетических делах. Майор захотел посмотреть на силушку Трофима собственными глазами: "Девяносто понимешь?"
Трофим поднял. Потом поднял и 95, и 100, и 105. Майор перестал улыбаться и сказал: "Если будешь заниматься, станешь отличным спортсменом. Понял? Приходи на следующую тренировку".
Ломакин на тренировку не пришёл. Физрук Илиневич напрасно зазывал его в спортзал. Трофим никак не мог понять, что в этом увлекательного — за здорово живёшь таскать тяжести.
Как-то раз, когда Трофим был занят работой, к нему подбежал запыхавшийся дежурный: "Ломакин, быстро к командиру полка!"
Командир полка встретил его грозно:
— Младший сержант Ломакин, почему не ходите на тренировки? Особого приглашения ждёте?
И отрубил:
— Завтра в восемнадцать ноль-ноль быть на занятиях. Можете идти.
Так, в приказном порядке, Ломакин начал приобщаться к спорту. Майор Игумнов преподал ему несколько уроков штанги, и после короткой подготовки Трофим отправился на первенство армии в Ленинград.
Как видите, сам Трофим и шага не сделал, чтобы прийти в тяжёлую атлетику. Но такова наша жизнь, что всегда найдутся хорошие люди, которые не дадут таланту пропасть, помогут найти себя, укажут правильный путь. Лейтенант Орлов, сержант Илиневич, майор Игумнов, сержант Голубцов и многие другие — они не уставали рассказывать Ломакину о спортивной борьбе, тянули его в зал, ломали его лень. Они, — не он, а они добились своего: Ломакин стал тяжелоатлетом.
Жизнь его кругом изменилась. Проведший всю жизнь в глухих уголках Алтая и Якутии, никогда не видевший России (так сибиряки и дальневосточники называют центральные районы страны), он впервые попал в Москву и Ленинград, увидел от края и до края свою Родину.
Путь Ломакина в большой спорт начался с пятого места на первенстве Советской Армии. Результаты росли, как на дрожжах. Никому не известный солдат удостоился печатных похвал. Ему создавали не просто удобства, но и комфорт. Им восхищались.
Трофим сделал выводы. Теперь тянуть на тренировки его уже не приходилось. Трофим понял, что только спорт, который он по простоте душевной раньше считал забавой, пустяком, может дать ему почёт, уважение, материальные блага...
Спорт никогда не был для Трофима потребностью. Если бы его перестали возить по стране, кормить, одевать, обувать, развлекать, то он не стал бы надрываться и одного дня.
Если честно, то я понял это только много лет спустя, когда Ломакин уже покинул спорт. В дни моей молодости Трофим казался мне хорошим товарищем, рубахой-парнем. Никаких мало-мальски достойных разговора недостатков я в нём не замечал. Меня восхищала его одарённость. Силач от природы — вот кем он был. Я любовался им. Трофим, как мне казалось, платил мне взаимной приязнью.
В гостиницах мы часто жили в одном номере. Вместе тренировались, попеременно бывая то в роли тренера, то в роли ученика.
Судьба частенько сводила нас на помосте лицом к лицу. В таких ситуациях, где двоим не разойтись. Например, на XI Всемирных студенческих играх в Берлине я побил всесоюзный рекорд Ломакина в толчке. Он тут же подошёл к снаряду и перекрыл мой результат на 0,5 килограмма. Я снова вышел на помост и улучшил новорождённый рекорд ещё на 2 килограмма. Но столь острое соперничество нисколько не мешало нашей дружбе.
Трофим блестяще выступил на Олимпиаде в Хельсинки. Слава подхватила его и понесла. Встречи, выступления, цветы, звание заслуженного мастера, интервью, газетные статьи, восторги, похвалы...
Он получил всё, что хотел иметь. Он хотел бы избавить себя и от изнурительных спортивных хлопот, жить в своё удовольствие, но освободиться от штанги, которую он по-настоящему так и не полюбил, означало вернуться на круги своя, стать одним из многих, а на это он решиться уже не мог.
Жизнь Ломакина разломилась надвое, словно торпедированный корабль. Он не любил штангу, но она была неразделима с ним, словно тень. Эта любовь-ненависть, когда штанга то одаривала Трофима своими щедротами, то заставляла тяготиться собой, внесла в его жизнь непрекращающийся разлад.
Ломакин стал всё чаще выпивать. До меня начали доходить слухи о его сомнительных похождениях. Я пытался поговорить с ним, но он только отмахивался. Со смешками и прибаутками спускал разговор "на тормозах".
Спортсмену нельзя безнаказанно нарушать режим. Сила уходит из мышц, слабеет воля к борьбе. Падают результаты. Замечая это, Трофим пугался. На время придерживал, укрощал свой нрав. Тренировался. До изнеможения, на совесть. Но приходил очередной успех, и всё повторялось сначала.
Трофим не думал о будущем. Он жил одним днём. Как забулдыги пропивают свою зарплату, так и он пропивал свои победы, свой редкий талант.
Хороший парень понемногу стал исчезать. Победы давались Трофиму всё тяжелей. Если бы не колоссальная одарённость, то Трофим давно бы уже сдал. Но уйти с помоста означало расстаться с жизнью, в которой он кое-что собой представлял. Ему, повидавшему Париж, Берлин, Вену, Нью-Йорк, это было невмоготу. Толком он не знал никакого дела. Он умел лишь поднимать штангу. И Трофим поднимал: сегодня штангу, завтра стопку. От честного соревнования с товарищами-штангистами переходил к "конкуренции" с собутыльниками, где тоже не хотел уступать.
Как такой человек должен был относиться к другому, который своими спортивными успехами грозил оттеснить его на второй план? Двух ответов не могло быть. Во мне, Р.Плюкфельдере, В.Степанове, В.Двигуне, В.Ляхе и других атлетах Трофим видел уже не друзей-соперников, а людей, грозивших его жизненному благополучию.
В итоге однажды я узнал, что его будут судить.
Из чувства спортивной солидарности я пошёл на суд. Мне казалось, что произошло какое-то недоразумение. Ошибка, которую не поздно исправить. Я ещё не представлял, как низко пал Трофим, и от души его жалел. Выступления свидетелей раскрыли мне глаза, заставили краснеть. Кого я хотел защищать? Поднять руку на слабого. Терзать родных. Выгонять на улицу жену с маленьким ребёнком на руках. По привычке, пускай с поправками и оговорками, я считал Трофима простым гулякой, рубахой-парнем, способным наломать дров, погорячиться, но, в сущности, неплохим человеком. Однако этот Трофим уже исчез, растворился в собственной жадности и безволии, спасовал перед настоящей жизнью, пропал без следа. Новый Ломакин оказался человеком мелким, завистливым и злым.
Трофим был сильным физически и слабым душой. Долго, не один год, тянулся этот поединок — силы со слабостью, — и слабость в конце концов одержала верх. В спорте так не бывает. А в жизни случается довольно часто. Под конвоем, с опущенной головой ушёл из спорта этот большой атлет."
Трофима Ломакина судили и дали два года, но условно: помогла спортивная слава. А через некоторое время и она уже помочь не смогла, когда золотое болото засосало настолько, что выбраться на твердую почву он уже не сумел. Его посадили надолго.
Из заключения Ломакин писал письма верным товарищам, рассказывал, как жалеет о том, что не одумался вовремя. Письма, в общем, были довольно бодрыми. Хотя и видно становилось, что Трофим хорохорится. Он отсидел, вернулся в Москву, повидался со своими коллегами, вместе с которыми покорял строптивую штангу. Потом его стали видеть все реже и реже. А потом перестали и слышать о нем.
13 июля 1973 года его нашли бездыханным на Беговой улице, под высокой стеной стадиона "Юных пионеров". Случайный прохожий наткнулся на него ранним утром и вызвал милицию. Экспертиза показала, что пьяного олимпийского чемпиона сбросили с этой высокой стены трибуны.





Ломакин Трофим Федорович (1924-1973) 

     Родился 2 августа 1924 года в Баранче Алтайского края. Советский спортсмен (тяжелая атлетика). Заслуженный мастер спорта (1952). Окончил школу тренеров при ГДОИФКе (1950). Выступал за ЦСКА (Москва). Чемпион СССР (1952, 1953, 1955, 1957, 1960). В 1953-60 годах установил 6 мировых рекордов и 16 рекордов СССР. Олимпийский чемпион (1952 - в троеборье) в категории 82,5 кг, 2-й призер Олимпийских игр (1960) в категории 90 кг. Чемпион мира (1957 - 450 кг; 1958 - 440 кг), 2-й призер чемпионатов мира (1953 - 427,5 кг; 1954 - 427,5 кг). Чемпион Европы (1954 - 427,5 кг; 1956 - 420 кг; 1958 - 440 кг), 2-й призер чемпионата Европы (1953 - 427,5 кг). Один из сильнейших штангистов среднего веса 50-х годов. Автор книги "Путь штангиста" (1953). Награжден орденом "Знак Почета". Трагически погиб 13 июня 1973 года в Москве. Похоронен на 37-м участке Химкинского кладбища в Москве.
Могила Т.Ф. Ломакина, фото Лидии Нарцевой, май 2011 г.


"Золотое болото" Трофима Ломакина


Свою смерть олимпийский чемпион Хельсинки по тяжелой атлетике Трофим Ломакин из таежного поселка Баранча Алтайского края нашел под 20-метровой отвесной стеной стадиона Юных пионеров в Москве. На рассвете 13 июля 1973 года его бездыханное тело обнаружил кто-то из жителей близлежащих домов, совершавших утреннюю пробежку. Первоначальную версию о несчастном случае опровергла медицинская экспертиза, показавшая, что пьяного экс-штангиста сбросили со стены. Кто это сделал, собутыльники или бывшие "бизнес-партнеры" по перекупке золота, которым он, по слухам, задолжал, неизвестно до сих пор. Дело так и осталось нераскрытым, да никто на этом особенно и не настаивал: спившийся чемпион оказался никому не нужным.
Он ушел в 49 лет — это не возраст для того, чтобы умирать…
ПРИКАЗ СТАТЬ ПРИКАЗ СТАТЬ ЧЕМПИОНОМ
Когда речь идет о прорастающем в человеке таланте, никто не ответит твердо даже на самые простые вопросы: что нужно для того, чтобы талант обрел в человеке силу и отвагу? Для 18-летнего солдата Трофима Ломакина, проходившего службу на Дальнем Востоке, судьбоносным стал приказ командира полка, обязавший его ежедневно посещать занятия по тяжелой атлетике. Знающий толк в атлетизме майор Игумнов первым разглядел в пареньке из таежной глухомани будущего чемпиона, когда однажды пригласил его в спортзал, чтобы лично удостовериться в том, насколько верны разговоры о недюжинной силе сибиряка.
— Девяносто килограммов поднимешь? — полуспросил-полуответил Игумнов.
— Без проблем.
— А девяносто пять?
Трофим в итоге одолел 105 кг, чем и решил свою участь.
— Если будешь заниматься, станешь отличным спортсменом. Приходи завтра на тренировку, — сказал майор.
А надо было приказать, поскольку на следующий день Трофим в зале не появился. Мысль тратить свободное время на дополнительную работу его нисколько не увлекла. Парень из семьи старателей, с пятнадцати лет мывший золото вместе с отцом на таежных реках, не хотел стараться на тяжелоатлетическом помосте просто так. Логика была проста, как гриф штанги: пусть тренируются хилые, а я лишний раз посплю, здоровее буду. Тогда и последовал приказ настойчивого Игумнова, против которого у Ломакина "не нашлось лома"…
Едва получив первые уроки тяжелой атлетики, Трофим попал на всесоюзные соревнования. Выступил достойно, после чего его жизнь покатилась по новой колее: как подающий большие надежды он был командирован в Ленинградскую школу тренеров, по окончании которой получил офицерское звание.
Рассказывает Аркадий Воробьев, двукратный олимпийский чемпион, пятикратный чемпион мира, доктор наук, профессор:
— Я впервые увидел Ломакина в 1949 году на армейских сборах в Ленинграде. Первое впечатление: истинно природный, не накачанный здоровяк. Коренастый, с заметно выдающимся подбородком, за что сразу же получил прозвище "Челюсть". Когда смеялся или зевал, открывал рот так, что были видны все 32 зуба. В этот момент Женя Новиков, наш тяжеловес (впоследствии спортивный обозреватель Белорусского телевидения), частенько ухитрялся забрасывать ему в рот спичечный коробок. Трофим знал об этом подвохе, но тем не менее постоянно попадал впросак…
Он был игрок по натуре. Мало кто мог ему что-то противопоставить за бильярдным столом, а в преферанс готов был "резаться" часами. С нами он не мухлевал (мы, прошедшие войну, на этот счет не церемонились — дать в лоб могли в любой момент), а вот на стороне это, вероятно, было…
На тяжелоатлетическом помосте судьба сводила нас с Трофимом трижды: я выиграл у него на чемпионате мира-53 в Стокгольме в среднем весе, на Олимпийских играх-60 в Риме в полутяжелом весе и проиграл на Играх-52 в Хельсинки в среднем весе.
КАК ПО-РУССКИ "ДО СВИДАНИЯ"?
1952 год стал звездным в карьере штангиста Трофима Ломакина. В марте на чемпионате СССР в Иваново он, дебютант соревнований подобного ранга, выиграл золотую медаль в полутяжелом весе, опередив второго призера в троеборье на 15 кг. А на первых Олимпийских играх с участием советских спортсменов представлял страну в среднем весе.
"Искал-искал Тимоша золото на приисках, а не знал, что у него золотые руки", — так прокомментировал выступление Ломакина в Хельсинки его друг и соперник Аркадий Воробьев. 125 кг в жиме, 127,5 — в рывке и 165 — в толчке, покоренные Трофимом, принесли нашей команде третью золотую медаль на олимпийском тяжелоатлетическом турнире. При этом среди "раздавленных" "Челюстью" соперников оказался краса и гордость американской тяжелой атлетики олимпийский чемпион 1948 года в полутяжелом весе Стенли Станчик. Весь мир тогда обошел снимок Ломакина, легко держащего 165-килограммовый снаряд над головой в последней удачной попытке в толчке. "Я стоял, ошеломленный случившимся, оглушенный грохотом аплодисментов, которые все нарастали и нарастали. Я забыл о том, что штангу уже можно опустить, что вес взят и что я победил…" — вспоминал через несколько лет счастливый миг олимпийского триумфа бывший алтайский золотоискатель.
А в Хельсинки опьяневший от победы и выпитого по этому случаю шампанского новоявленный чемпион заставил хохотать всю советскую делегацию. Вечером молодые финки, прислуживавшие в номерах олимпийской деревни, спросили у него, как по-русски "доброе утро". Трофим даже глазом не моргнул: "…твою мать!". — "А как "до свиданья?" — "Пошел ты на…!". Естественно, на следующий день глава советской делегации Николай Романов и сопровождавшие его в олимпийской деревне представители ЦК КПСС, ВЛКСМ и ВЦСПС получили приятный сюрприз в исполнении хора гостеприимных хозяек. У высоких гостей челюсть отвисла. А когда кто-то из них догадался отправить прислугу восвояси, последовал второй удар: "Пошел ты на…!" Кто-то из наших тренеров, по слухам, получил по этому поводу строгий выговор, а в целом получилось весело.
ОТРАВЛЕННЫЙ БИФШТЕКС
Рассказывает Аркадий Воробьев:
— Вершина славы. Апогей. "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!" Тем, кто однажды испытал это мгновение, страстно хочется растянуть его, как гармошку, на долгие годы. Губительное намерение, поскольку только движение вперед обеспечивает прогресс. Трофим этого не понимал. Более того, он верил, что, достигнув определенной высоты, сможет долго удерживаться на ней при минимуме усилий со своей стороны.
Он, естественно, не бросил тренировки, но после олимпийской победы другие стимулы стали приводить его в спортивный зал. Абсолютно не скрывая своих чувств, он ходил туда как на нелюбимую, но хорошо оплачиваемую работу, которой, хочешь не хочешь, надо дорожить. Но если появлялась возможность, он с видимым облегчением бросал ее и давал себе время на отдых. Именно в тот момент начались разговоры о том, что Ломакин любит "заложить за воротник"…
Тем не менее редчайший талант, подаренный ему природой, брал свое: на пяти чемпионатах мира, последовавших после триумфа в Хельсинки, Ломакин выиграл две золотые и две серебряные медали. Исключением стал лишь чемпионат 1955 года в Мюнхене, где, съев в столовой за день до старта бифштекс, он слег с тяжелейшим желудочным отравлением до конца соревнований. Пища недоброкачественной оказаться не могла, поскольку этот же бифштекс ели все участники, но, как потом сказали работники столовой, в то утро возле стола, который постоянно занимала советская команда, упорно крутился какой-то тип...
"ЛЕОПЁРД В ЯБЛОКАХ"
А в 1956 году постепенно спивающийся Ломакин сам лишил себя олимпийской путевки в Мельбурн. История о белой горячке, случившейся с ним во время предолимпийского сбора в Ташкенте, получила довольно широкую огласку в команде, поскольку очевидцами ее стали несколько человек, проживавших с ним в одном номере.
Рассказывает Аркадий Воробьев:
— Мы уже лежали в постелях, когда Тима неожиданно задергался, приподнялся с кровати, вперившись глазами куда-то в угол. Через несколько минут, не замечая никого вокруг, он вдруг с ужасом зашептал: "Ух, леопёрд какой, сука, весь в яблоках… Сейчас бутылку уронит… Куда идешь, куда!"
Нам пришлось вмешаться, потому что он, защищаясь от навязчивых галлюцинаций, попытался запустить в причудившегося "леопёрда" башмаком…
Понадобилось несколько дней, чтобы доктор Марк Борисович Казаков вернул Трофима в нормальное состояние. Казалось, он воспрянул телом и душой, стал активно тренироваться, наливаясь силой, но тут случилась новая беда. Трофим вновь сорвался в прямом и переносном смысле с новой спортивной формой, которую выдали всем будущим олимпийцам. Его не было в тренировочном лагере несколько дней, а когда вернулся, сообщил, что все это время обмывал с товарищами обновку. Реакция руководителей сбора, естественно, последовала незамедлительно: на следующий день виновники нарушения режима были отчислены со сбора и отправлены домой, а ровно через три дня команда вылетела в Мельбурн…
НА БРУДЕРШАФТ С ЧУЖОЙ СЛАВОЙ
У него еще хватило сил мобилизоваться через четыре года и пробиться в состав олимпийской команды, участвовавшей в Играх 1960 года в Риме, но это уже был не тот Трофим Ломакин, хотя его физическое состояние по-прежнему оставалось блестящим. Проблемы возникли в психике. Когда в последней решающей попытке его основной соперник в полутяжелом весе олимпийский чемпион Мельбурна Аркадий Воробьев толкнул 177,5 кг, Трофим поспешил поздравить друга с победой, хотя у него оставалось еще два подхода. Как утверждают очевидцы, он был психологически сломлен еще до начала соревнований, уступив высшую ступеньку пьедестала почета еще до выхода на помост. А на вторую, завоеванную по праву, не захотел подниматься, улетел в Москву, не дождавшись церемонии награждения.
Это, как говорится, было начало конца блестящей спортивной карьеры Трофима Ломакина. Какое-то время он еще продержался на помосте, существуя на офицерское жалованье, но потом "за систематическое нарушение режима" был демобилизован из рядов Вооруженных Сил в звании капитана.
Рассказывает Виктор Поляков, двукратный обладатель Кубка СССР, призер чемпионата страны в тяжелом весе, многолетний президент Федерации тяжелой атлетики России:
— Мы познакомились с Трофимом Федоровичем в 1960 году в ЦСКА, куда меня, преуспевающего ленинградского дискобола, перевели как перспективного… штангиста. В свои 36 лет он выглядел потрясающе: мощный атлет с ярко выраженной мускулатурой, словно вырубленный из скалы. Вечно улыбающийся и шутивший по любому поводу. У него в то время было два самых близких друга — тренер по тяжелой атлетике Московского военного округа Григорий Маликов и армейский штангист из Одессы Семен Суслов. Не знаю, чем я, по сути дела, пацан, им приглянулся, но все трое почему-то ко мне прониклись с первого дня. Завсегдатаи конных бегов на Московском ипподроме, они не раз брали туда и меня. Совершенно не разбираясь в тонкостях "подтрибунных игр", я тем не менее видел, с каким азартом и знанием делал ставки Ломакин. Он был игроком от Бога…
Вспоминаю эпизод, случившийся в 1961 году. В то время очень популярным у нас был международный турнир на призы Москвы, в котором неизменно участвовали американские штангисты, претендующие на первые позиции в мировой тяжелой атлетике. И вот представляете мое состояние, человека, делающего начальные шаги на тяжелоатлетическом помосте, когда Трофим Федорович взял меня с собой на тренировку американцев. Томми Коно, Джим Бредфорд — для меня это были легенды, а для Ломакина просто хорошие знакомые. Я чуть не умер от счастья, когда, представляя меня 24-кратному рекордсмену мира Коно, он сказал, что Поляков — это молодая надежда советской тяжелой атлетики. А потом Трофим Федорович попросил Томми "сделать фигуру", и Коно, который незадолго до приезда в Москву выиграл первый приз на Всемирном конкурсе культуристов, моментально преобразился — гладкие мышцы мгновенно превратились в нечто для меня невообразимое…
Конечно, Коно был великим, но я более чем уверен, что Ломакин добился бы не меньших успехов в культуризме, если бы всерьез занялся этим, мягко говоря, непопулярным в то время в СССР занятием. Но, увы, неконтролируемое пристрастие к алкоголю ломает даже таких железных людей, как Ломакин. А о нем в Ленинграде ходили легенды. Мне, например, рассказывали, что как-то раз на проспекте Карла Маркса (не знаю, как он сейчас называется) Трофим Федорович поднял машину за задний мост, и она на полном газу не могла сдвинуться с места. Я потом спросил у него, было ли это на самом деле, но он не подтвердил. Зато я достоверно знаю, что был другой случай, когда Ломакин, находясь в том состоянии, когда тянет на подвиги, перетащил киоск "Мороженое" с одной стороны улицы на другую. Представляете состояние продавщицы, когда она утром пришла на работу…
Почему он запил? Я много раз хотел задать такой вопрос Трофиму Федоровичу, но однажды он сам объяснил мне эту свою слабость: слишком много "друзей" оказалось около него на пике спортивной славы, всем хотелось выпить на брудершафт со знаменитым штангистом, и он не нашел в себе сил им отказать. Объяснение в общем-то стандартное и неубедительное, поскольку знаменитые чемпионы есть и в других видах спорта, и вокруг них также вертятся желающие приобщиться к чужой славе, тем не менее спиваются единицы. Видимо, сибиряк Ломакин был к этому предрасположен генетически…
ТЕМНЫЕ ИСТОРИИ С ЗОЛОТЫМ ОТЛИВОМ
После увольнения из армии у него начались нелады в семье — развелся с женой, перестал находить общий язык с двумя сыновьями, и жизнь, что называется, полетела под откос. Чтобы как-то прокормить себя, вспомнил о своих прежних навыках старателя, свел дружбу с перекупщиками золота, вместе с которыми в один прекрасный день был арестован. Но во многом благодаря пламенной речи на суде верного друга Аркадия Воробьева получил два года условно. А через некоторое время уже и двукратный олимпийский чемпион не смог ему помочь: "золотое болото" засосало Ломакина настолько, что выбраться на твердую почву он уже не сумел. Его снова судили и дали пять лет, признав виновным в каких-то махинациях с золотым отливом. А через три года, учитывая примерное поведение и прошлые спортивные заслуги перед страной, освободили досрочно.
В ОДНОМ ТРАМВАЕ В РАЗНЫЕ СТОРОНЫ
Рассказывает Виктор Поляков:
Трофим Федорович Ломакин - олимпийский чемпион 1952 года в
— В начале 1973-го я работал в академии Жуковского, неподалеку от которой находится Тимирязевский парк, где мы проводили занятия по лыжной подготовке. Не знаю, как сейчас, но тогда у входа в парк была популярная в Москве пивная. И вот однажды я возвращался с занятий в трамвае, стою с лыжами в полупустом вагоне и вдруг слышу: "Витя!" Оборачиваюсь: бог ты мой, Трофим Федорович собственной персоной, с которым мы не виделись несколько лет, но в каком виде! Сейчас, когда его уже нет в живых, я могу сказать, что тень близкой смерти была на его неестественно сером от чрезмерной люб
Хельсинки по тяжелой атлетике, двукратный чемпион мира,
трехкратный чемпион Европы, пятикратный чемпион СССР. Установил
пять мировых рекордов. Помимо этого завоевал несколько серебряных
и бронзовых медалей на Олимпийских играх и чемпионатах мира,
Европы и Советского Союза.
Слава была к нему безразлична и холодна. И он ее не любил.
И тем не менее много лет они были вместе. Трофим ее терпел,
потому что она кормила и одевала его. И еще потому, что давала
возможность увидеть едва ли не весь мир.
Да, он только терпел славу. И терпел с великим трудом. А
временами и откровенно ненавидел, поскольку она заставляла
работать, обливаясь потом и надрываясь так, что все вокруг
меркло. Она отнимала все его силы - физические и духовные, а
он ослабел настолько, что не находил в себе сил, чтобы
отказаться наконец от нее - раз и навсегда.
Это она отлучила его от себя.
...Вот такие отношения сложились у олимпийского чемпиона и
многократного чемпиона мира и Европы Трофима Федоровича со
штангой.
Но вот уж кому силушки от Бога досталось - это Ломакину.
Другие сами себя ломали-склепывали, а этому ничего делать не
надо было. Он уже обладал тем, что другие годами накапливали.
Но, несмотря на эту его феноменальную природную одаренность, в
спорт Ломакина затащили силком. Не нравилось ему это занятие -
штангу таскать, надрывая собственный пуп. И поскольку любви
меж ними не было, то брак оказался кратковременным. Он часто,
очень часто одерживал над нею верх, вскидывая гору металла над
головой, но в конце концов эта штанга и согнула его.
В самое первое время, с первых шагов по помосту Ломакин
пребывал в состоянии необъяснимой для него самого эйфории. Он
родился и жил в диких, медвежьих углах Алтая и Сибири, пока не
попал в армию и неожиданно для всех окружающих не выказал
колоссальную силу. Играя, он подбрасывал ось с колесами от
вагонетки весом в 90 кг А если выходил на футбольное поле и
бил по мячу, то тот летел как снаряд. Штангой его заставили
заниматься только после того, как терпеливо объяснили, как она
может изменить всю его жизнь. Он и Москву-то с Ленинградом
впервые увидел, приехав на соревнования. А потом - столицы
Европы, Америка... Было от чего голове закружиться...
Короче, слава свалилась на него неожиданно. И новая жизнь,
о которой он прежде не помышлял, раскрылась перед ним, как на
экране в кино. И ошеломила его.
Сидим, говорим о Трофиме Ломакине с его старым товарищем по
спортивному оружию, двукратным олимпийским чемпионом, доктором
наук Аркадием Никитичем Воробьевым в уединенном доме в
подмосковной Малаховке. Дом старый, но все равно в нем
приятно, как-то особо по-домашнему пахнет деревом.
Воспоминания приходят сами собой, чаще всего безо всякого
побудительного толчка со стороны. Воробьев помнит все, каждый
свой отдельный подход к штанге - будь то шаг к победе или к
поражению.
- Знаете, - говорит Аркадий Никитич, - Ломакин подходил к
штанге как рысь, такими частыми мелкими шажками... Как к
добыче крался. Такое впечатление, что хотел скорее разделаться
с ней и побыстрее избавиться. Меня всегда восхищала его
одаренность. Я любовался им...
И Ломакин, как казалось Воробьеву, отвечал ему полной
взаимностью. На сборах, в поездках по стране и за границей они
часто жили в одном номере и на всяких праздниках, что
отмечались в команде, - тоже рядом все время. А вместе,
вдвоем, за всю жизнь и рюмки не выпили. Правда, Ломакин это
дело очень даже любил, а Воробьев к такому занятию всегда
относился сдержанно.
Так получилось, что именно это пристрастие с одной стороны
и подчеркнутое равнодушие с другой и развело их в жизни по
разным путям.
На помосте они часто оказывались как бы лицом к лицу
главными соперниками. Ломакин при этом нередко по-деревенски
хитрил. Впрочем, в среде штангистов дело обычное: ударным
темпом сбрасывал вес и из категории полутяжеловесов скатывался
в средний, где Воробьева не было. Воробьев понимал, что
Ломакин избегает открытой борьбы на помосте и нисколько его за
это не осуждал: если Трофим в данный момент не может выиграть
в этом весе, то ступенькой ниже ему не будет равных. Так и
случалось на многих соревнованиях, а на нашей первой Олимпиаде
в Хельсинки Ломакин вчистую обыграл Воробьева и стал
чемпионом. Но на соревнованиях такого высокого уровня этот
случай остался единственным. На следующий год на чемпионате
страны Ломакин, избегая осложнений, перебрался в средний вес и
совершенно был ошарашен, когда то же сделал Воробьев - и
победил. И это Трофиму не понравилось. А еще больше ему не
нравилось, когда Воробьев в среднем весе поднимал больше, чем
он в полутяже.
А на тренировках все оставалось по-прежнему. Они хоть краем
глаза, но наблюдали друг за другом. Но делали это уже скорее
по привычке. Постепенно Воробьев стал замечать, что Трофим
ходит на тренировки просто как на хорошо оплачиваемую работу.
Он не любил труд на помосте и, если можно было увильнуть от
нагрузок, чего-то недоделать - он такой возможности не
упускал. А самое ужасное, начал выпивать - все чаще и чаще. И
не слушал никого, если кто-то пытался его образумить.
Потом неожиданно пугался, когда замечал, что сила куда-то
уходит и воля слабеет. Тогда он яростно набрасывался на
штангу, как на злейшего своего врага, и тренировался до
полного изнеможения. Успех возвращался. И вновь его растлевал.
Воробьев задумывается и неожиданно жестко говорит:
- Как забулдыги пропивают свою зарплату, так он пропивал
свои победы, свой редкий талант...
Как-то на сборах в Узбекистане в доме отдыха "Акчепар"
Ломакин, Воробьев и врач команды Казаков получили номер на
троих, и однажды, когда Трофим раньше обычного улегся спать,
доктор с Воробьевым засиделись со всякими разговорами. Ночью
уже Трофим вдруг забеспокоился, как-то странно в постели
задергался, приподнялся и быстро-быстро заговорил: "Уж,
леопард, сука какой! Весь в яблоках! Сейчас бутылку уронит...
Куда прешь, сука, куда?!" - и уж схватился за ботинок,
собираясь метнуть его в покушавшегося на бутылку врага...
Это был обыкновенный "делирий", как объяснил доктор
Казаков, типичный алкогольный психоз. Только через несколько
дней удалось привести Ломакина в нормальное состояние. А на
сборах перед Олимпиадой в Мельбурне Трофим вместе с двумя
товарищами по команде внезапно исчез. Вернулись поздно, все
трое поддатые. Несмотря на то, что повод для локальной пьянки
был объяснимый: обмывали новую, только что выданную к играм
форму, всех троих со сборов отчислили. А ведь, казалось, ничто
не могло ему помешать на дороге к новой олимпийской медали...
Хотя, как сказать... Бойцом он уже не был. И часто сдавался,
не дожидаясь конца борьбы.
На римской Олимпиаде, когда Воробьев приходил в себя после
трудного подхода, Ломакин подошел к нему с поздравлением.
Воробьев, понимая уже, что Ломакину его уже почти невозможно
достать, сказал все же: "Но ведь у тебя еще две попытки,
Трофим..." Но тот в ответ только рукою махнул. Он оба раза
выходил на помост, но обреченность и безнадежность
проскальзывали, кажется, в каждом его движении...
Тот поединок длился девять часов, закончился в четыре утра.
А на пьедестале почета Воробьев стоял вдвоем с темнокожим
Луисом Мартином. Ломакин за своим серебром не пришел.
Скоро их пути совсем разошлись. Все реже и реже стал
слышать Воробьев о Ломакине и видел только от случая к случаю.
А потом вдруг узнал: Трофима судили за какие-то темные дела,
связанные с золотом. Вообще-то он был из семьи потомственных
старателей и сам когда-то старателем был. Свою причастность к
тому темному делу Ломакин не отрицал, и был, видимо, не
слишком провинен, раз дали условно два года. Судьба еще щадила
его.
В другой раз разразилась беда. За злостное хулиганство
Ломакина осудили на три года. Из заключения он писал
Воробьеву, и видно было по этим письмам, что ему так плохо,
что хуже некуда...
Трофим освободился, свое отсидев, и... принялся пить уже
беспробудно. Он чувствовал себя никому не нужным и одиноким,
хотя и были у него двое почти взрослых сыновей. А однажды
прокатилось в спортивных кругах: на рассвете летом 1973 года
Ломакина нашли на асфальте в самом начале Беговой улицы, под
высокой стеной стадиона "Юных пионеров". Говорили, что
собутыльники сбросили. А толком никто ничего не знал про
него...
Ломакин был силен на помосте. А на твердой земле силы его
покинули. Тяжелая атлетика, в которой он сделался для многих
кумиром, для него оказалась непомерно тяжелой.
Не для него одного...
Леонид РЕПИН.

09.02.2001, Парламентская газета
ви к алкоголизму лице уже в тот момент. Мы ехали в одном трамвае, но я был для него человеком из давно покинутой, оставленной им жизни, и он, естественно, накинулся с расспросами. В свою очередь я тоже задал ему ненужный вопрос: "Как вы, Трофим Федорович?" — "Все нормально, — говорит, а сам глаза прячет. — Мы тут с товарищем пивка попили, познакомьтесь…" Познакомились, а товарищ, мягко говоря, в еще более разобранном состоянии. В общем, разговора по душам не получилось. Через две остановки мне нужно было выходить. Попрощались, еще не зная о том, что следующей встречи уже не будет…
ПОСТСКРИПТУМ
В 1990 году от алкоголизма в возрасте 30 лет скончался младший сын Трофима Ломакина Федор. Они похоронены в одной могиле на Митинском кладбище, куда каждый год 13 июля приезжают его друзья. Но штангистов среди них практически нет…

ИЗ ДОСЬЕ ГАЗЕТЫ
Ломакин Трофим Федорович. Родился 2 августа 1924 года. Один из сильнейших штангистов среднего веса 50-х годов. Олимпийский чемпион 1952 г. (417,5 кг в троеборье) в категории 82,5 кг. Чемпион мира 1957 (450 кг) и 1958 (440 кг) гг. Чемпион Европы 1954 (427,5 кг), 1956 (420 кг) и 1958 (440 кг) гг. Серебряный призер Олимпийских игр 1960 г. (457,5 кг) в полутяжелом весе (90 кг), чемпионата мира 1953 (427,5 кг) и чемпионата Европы 1953 (427,5 кг) г. Чемпион СССР 1952, 1953, 1955, 1957, 1960 гг., 6-кратный рекордсмен мира (в том числе в троеборье — 450 кг, 1957 г.) и 16-кратный рекордсмен СССР. Награжден орденом "Знак Почета". Автор книги "Путь штангиста". Погиб 13 июля 1973 года.


Слабость сильных, или О том, как Трофим Ломакин пришел в большой спорт и как его покинул.


Трофим Федорович Ломакин - олимпийский чемпион 1952 года вХельсинки по тяжелой атлетике, двукратный чемпион мира,трехкратный чемпион Европы, пятикратный чемпион СССР. Установилпять мировых рекордов. Помимо этого завоевал несколько серебряныхи бронзовых медалей на Олимпийских играх и чемпионатах мира,Европы и Советского Союза.Слава была к нему безразлична и холодна. И он ее не любил.И тем не менее много лет они были вместе. Трофим ее терпел,потому что она кормила и одевала его. И еще потому, что давалавозможность увидеть едва ли не весь мир.Да, он только терпел славу. И терпел с великим трудом. Авременами и откровенно ненавидел, поскольку она заставлялаработать, обливаясь потом и надрываясь так, что все вокругмеркло. Она отнимала все его силы - физические и духовные, аон ослабел настолько, что не находил в себе сил, чтобыотказаться наконец от нее - раз и навсегда.Это она отлучила его от себя....Вот такие отношения сложились у олимпийского чемпиона имногократного чемпиона мира и Европы Трофима Федоровича соштангой.Но вот уж кому силушки от Бога досталось - это Ломакину.Другие сами себя ломали-склепывали, а этому ничего делать ненадо было. Он уже обладал тем, что другие годами накапливали.Но, несмотря на эту его феноменальную природную одаренность, вспорт Ломакина затащили силком. Не нравилось ему это занятие -штангу таскать, надрывая собственный пуп. И поскольку любвимеж ними не было, то брак оказался кратковременным. Он часто,очень часто одерживал над нею верх, вскидывая гору металла надголовой, но в конце концов эта штанга и согнула его.В самое первое время, с первых шагов по помосту Ломакинпребывал в состоянии необъяснимой для него самого эйфории. Онродился и жил в диких, медвежьих углах Алтая и Сибири, пока непопал в армию и неожиданно для всех окружающих не выказалколоссальную силу. Играя, он подбрасывал ось с колесами отвагонетки весом в 90 кг А если выходил на футбольное поле ибил по мячу, то тот летел как снаряд. Штангой его заставилизаниматься только после того, как терпеливо объяснили, как онаможет изменить всю его жизнь. Он и Москву-то с Ленинградомвпервые увидел, приехав на соревнования. А потом - столицыЕвропы, Америка... Было от чего голове закружиться...Короче, слава свалилась на него неожиданно. И новая жизнь,о которой он прежде не помышлял, раскрылась перед ним, как наэкране в кино. И ошеломила его.Сидим, говорим о Трофиме Ломакине с его старым товарищем поспортивному оружию, двукратным олимпийским чемпионом, докторомнаук Аркадием Никитичем Воробьевым в уединенном доме вподмосковной Малаховке. Дом старый, но все равно в немприятно, как-то особо по-домашнему пахнет деревом.Воспоминания приходят сами собой, чаще всего безо всякогопобудительного толчка со стороны. Воробьев помнит все, каждыйсвой отдельный подход к штанге - будь то шаг к победе или кпоражению.- Знаете, - говорит Аркадий Никитич, - Ломакин подходил кштанге как рысь, такими частыми мелкими шажками... Как кдобыче крался. Такое впечатление, что хотел скорее разделатьсяс ней и побыстрее избавиться. Меня всегда восхищала егоодаренность. Я любовался им...И Ломакин, как казалось Воробьеву, отвечал ему полнойвзаимностью. На сборах, в поездках по стране и за границей оничасто жили в одном номере и на всяких праздниках, чтоотмечались в команде, - тоже рядом все время. А вместе,вдвоем, за всю жизнь и рюмки не выпили. Правда, Ломакин этодело очень даже любил, а Воробьев к такому занятию всегдаотносился сдержанно.Так получилось, что именно это пристрастие с одной стороныи подчеркнутое равнодушие с другой и развело их в жизни поразным путям.На помосте они часто оказывались как бы лицом к лицуглавными соперниками. Ломакин при этом нередко по-деревенскихитрил. Впрочем, в среде штангистов дело обычное: ударнымтемпом сбрасывал вес и из категории полутяжеловесов скатывалсяв средний, где Воробьева не было. Воробьев понимал, чтоЛомакин избегает открытой борьбы на помосте и нисколько его заэто не осуждал: если Трофим в данный момент не может выигратьв этом весе, то ступенькой ниже ему не будет равных. Так ислучалось на многих соревнованиях, а на нашей первой Олимпиадев Хельсинки Ломакин вчистую обыграл Воробьева и сталчемпионом. Но на соревнованиях такого высокого уровня этотслучай остался единственным. На следующий год на чемпионатестраны Ломакин, избегая осложнений, перебрался в средний вес исовершенно был ошарашен, когда то же сделал Воробьев - ипобедил. И это Трофиму не понравилось. А еще больше ему ненравилось, когда Воробьев в среднем весе поднимал больше, чемон в полутяже.А на тренировках все оставалось по-прежнему. Они хоть краемглаза, но наблюдали друг за другом. Но делали это уже скореепо привычке. Постепенно Воробьев стал замечать, что Трофимходит на тренировки просто как на хорошо оплачиваемую работу.Он не любил труд на помосте и, если можно было увильнуть отнагрузок, чего-то недоделать - он такой возможности неупускал. А самое ужасное, начал выпивать - все чаще и чаще. Ине слушал никого, если кто-то пытался его образумить.Потом неожиданно пугался, когда замечал, что сила куда-тоуходит и воля слабеет. Тогда он яростно набрасывался наштангу, как на злейшего своего врага, и тренировался дополного изнеможения. Успех возвращался. И вновь его растлевал.Воробьев задумывается и неожиданно жестко говорит:- Как забулдыги пропивают свою зарплату, так он пропивалсвои победы, свой редкий талант...Как-то на сборах в Узбекистане в доме отдыха "Акчепар"Ломакин, Воробьев и врач команды Казаков получили номер натроих, и однажды, когда Трофим раньше обычного улегся спать,доктор с Воробьевым засиделись со всякими разговорами. Ночьюуже Трофим вдруг забеспокоился, как-то странно в постелизадергался, приподнялся и быстро-быстро заговорил: "Уж,леопард, сука какой! Весь в яблоках! Сейчас бутылку уронит...Куда прешь, сука, куда?!" - и уж схватился за ботинок,собираясь метнуть его в покушавшегося на бутылку врага...Это был обыкновенный "делирий", как объяснил докторКазаков, типичный алкогольный психоз. Только через несколькодней удалось привести Ломакина в нормальное состояние. А насборах перед Олимпиадой в Мельбурне Трофим вместе с двумятоварищами по команде внезапно исчез. Вернулись поздно, всетрое поддатые. Несмотря на то, что повод для локальной пьянкибыл объяснимый: обмывали новую, только что выданную к играмформу, всех троих со сборов отчислили. А ведь, казалось, ничтоне могло ему помешать на дороге к новой олимпийской медали...Хотя, как сказать... Бойцом он уже не был. И часто сдавался,не дожидаясь конца борьбы.На римской Олимпиаде, когда Воробьев приходил в себя послетрудного подхода, Ломакин подошел к нему с поздравлением.Воробьев, понимая уже, что Ломакину его уже почти невозможнодостать, сказал все же: "Но ведь у тебя еще две попытки,Трофим..." Но тот в ответ только рукою махнул. Он оба разавыходил на помост, но обреченность и безнадежностьпроскальзывали, кажется, в каждом его движении...Тот поединок длился девять часов, закончился в четыре утра.А на пьедестале почета Воробьев стоял вдвоем с темнокожимЛуисом Мартином. Ломакин за своим серебром не пришел.Скоро их пути совсем разошлись. Все реже и реже сталслышать Воробьев о Ломакине и видел только от случая к случаю.А потом вдруг узнал: Трофима судили за какие-то темные дела,связанные с золотом. Вообще-то он был из семьи потомственныхстарателей и сам когда-то старателем был. Свою причастность ктому темному делу Ломакин не отрицал, и был, видимо, неслишком провинен, раз дали условно два года. Судьба еще щадилаего.В другой раз разразилась беда. За злостное хулиганствоЛомакина осудили на три года. Из заключения он писалВоробьеву, и видно было по этим письмам, что ему так плохо,что хуже некуда...Трофим освободился, свое отсидев, и... принялся пить ужебеспробудно. Он чувствовал себя никому не нужным и одиноким,хотя и были у него двое почти взрослых сыновей. А однаждыпрокатилось в спортивных кругах: на рассвете летом 1973 годаЛомакина нашли на асфальте в самом начале Беговой улицы, подвысокой стеной стадиона "Юных пионеров". Говорили, чтособутыльники сбросили. А толком никто ничего не знал пронего...Ломакин был силен на помосте. А на твердой земле силы егопокинули. Тяжелая атлетика, в которой он сделался для многихкумиром, для него оказалась непомерно тяжелой.Не для него одного...
Леонид РЕПИН.09.02.2001, Парламентская газета





Комментариев нет:

Отправить комментарий