Чемпионы мира и окрестностей

Буржуазный цирк. Все меньше остается людей, помнящих то вре­мя, когда он существовал в России, и даже работавших в нем. Мы решили поместить очерк старого журналиста Ю. Штрауса, рассказы­вающий о главной приманке того цирка, его, так сказать, аттрак­ционе — чемпионате французской борьбы. Прочтут этот очерк наши читатели и поймут, какая пошлость пропагандировалась а буржуазном цирке его хозяевами, особенно когда они почувствовали приближение своего    неизбежного    конца.

В дореволюционном цирке среди организа­торов и арбитров чемпионатов борьбы был известен Алексей Сергеевич Кельцев.

Москвич, атлет и борец, он обращал на себя внимание при выступлениях на ковре статной фигурой и красивым лицом. Обладая не­которой физической силой, Кельцев освоил технику французской борьбы. Борцовские лавры ему давались, однако, туговато, так как его внешние качества игнори­ровались более сильными борцами, иногда даже любив­шими «сверлить ковер головами» именно таких красав­цев... В результате Кельцев очень скоро перешел в по­мощники к дяде Ване (Лебедеву), а затем стал само­стоятельным арбитром. В этом амплуа молодой спортсмен обнаружил такие разносторонние таланты, что да­же затмил своего прославленного учителя.

В его группе было до трех десятков первоклассных борцов, а между ними такие «короли ковра», как Заикин, Мартынов, Лацгальф, кавказский богатырь Медалаури, талантливый молодой атлет — сибиряк Дмитриев и дру­гие.

Кельцев решительно сдал в архив такой устарелый реквизит, как поддевка и студенческая фуражка. Еже­вечерне он появлялся перед строем борцов то во фраке, то в русском боярском костюме, то в чрезвычайно шед­шей к нему черкеске с золотыми или серебряными га­зырями, с кинжалом и в белой папахе.

Выходил Кельцев перед началом схваток быстрой деловой походкой и, остановившись в центре ковра, от­вешивал низкий поклон. Когда стихали аплодисменты, арбитр, как бы обдумывая предстоящую ответственную речь, делал по ковру несколько медленных шагов. За­тем, очевидно, решившись, Кельцев вытягивался во весь свой немалый рост и сочным баритоном, весьма прият­ного тембра, начинал словно заправский театральный монолог:

В организованном  мной международном чемпио­нате... — и   т.   д.

В текст традиционной декларации Кельцев не вносил изменений, но к концу ее он делал наполеоновский жест в сторону оркестра и патетически, на звенящих нотах провозглашал:

Пар-р-р-рад ал-л-л-ле!!

И на арене появлялись борцы. Они шли гуськом в разноцветных профессиональных костюмах, а впереди, в черном трико, украшенный яркой лентой и замысло­ватыми орденами и медалями, выступал чемпион мира Иван Михаилович Заикин, восторженно приветствуемый зрителями.

Совершив круг почета, борцы вставали вдоль барье­ра арены; Кельцев приступал к представлению участни­ков чемпионата. И именно здесь ярче всего обнаружи­вался его актерский талант.

Понижая и повышая голос, с рокочущими модуля­циями, жестикулируя, Кельцев так преподносил того или другого борца, что тот  надолго,   если не навсегда, запечатлевался в памяти зрителей. Стиль и изобрета­тельность Кельцева в характеристиках были на самом деле неподражаемы.

Немало темперамента вкладывал Кельцев и в свое судейство. Переходя вместе с борющейся парой с места на место, держа на грациозном отлете руку со свистком, арбитр время от времени обменивался репликами с жю­ри или сдержанно, с утонченной вежливостью обращал­ся к борцам:

Александр   Михайлович!   Будьте    добры — левую ногу... Да, да, именно левую! Вот  так! Благодарю вас!

Кацо! Кацо! Это подножка! Ты же знаешь?!

Реже он позволял себе подобный конферанс в отно­шении Заикина, который терпеть не мог его ламентаций. Едва услышав обращение: «Иван Михайлович, пожалуй­ста...» — Заикин прекращал борьбу, и держа противника, громко говорил арбитру:

Еще слово скажешь — брошу партнера и с тобой бороться буду!

Зрители разражались смехом, а Кельцев отступал, с комическим ужасом поднимая обе руки кверху.

Воспользуемся случаем, чтобы рассказать вообще о стиле борьбы Ивана Михайловича, заслуженно носившего звание чемпиона мира. Высокого роста, пропорциональ­но сложенный, Заикин не поражал бицепсами и другими мускулами, так рельефно выпирающими у большинства профессиональных борцов. Разве только обращала на себя внимание необычайная ширина сбоку рук, от плеча к локтю.

Постоянно добродушное выражение на широком лице со светлыми бровями и веселыми серо-зелеными глазами хорошо гармонировало с общей манерой борьбы Заи­кина — без суеты, с плавными движениями пластично изгибаемых рук, с неизменным движением вперед на противника. Лишь в решительный момент происходило едва уловимое, как взрыв, молниеносное движение — и противник лежал на лопатках.

Правда, при встречах с большими борцами Заикину не всегда удавалось провести «блицкриг», бывали и срывы. Вот во время своей бенефисной борьбы с Дмит­риевым, молодым, но очень сильным и ловким борцом, Иван Михайлович и столкнулся с таким казусом. Дмитриев, второй после Заикина любимец публики, не захо­тел разыгрывать из себя послушную «подкладку»; он успешно парировал опасные приемы соперника и даже сам не раз переходил в наступление. Это было для него не так сложно, потому что он был и хороший техник и достаточно   силен.

Когда после десятиминутной безрезультатной борьбы прозвучал зычный баритон Кельцева: «Одна минута перерыва!» — Заикин, отходя к кулисам, как бы с недо­умением потряхивал головой. Только проходя мимо жюри, он озорно подмигнул сидящему за столиком зна­комому журналисту. Сияющий улыбкой Дмитриев про­должал раскланиваться на бурные аплодисменты своих поклонниц...

Но вот борцы снова на ковре. Сразу же почувство­валась другая атмосфера. Разойдясь после быстрого рукопожатия, Заикин резко поворачивается и идет в на­ступление. Нет и в помине медленных, вкрадчивых дви­жений, не видно даже подготовки приема. Иван Михай­лович, вытянув вперед руки, стремится схватить в свои страшные объятия заметавшегося противника. Вопреки обычной молчаливости Заикин в такт размашистым движениям   издает   несколько   восклицаний   на   манер старых русских кулачных бойцов: «Эх!..», «Ух!..», «Эх!..» И, конечно, Дмитриев попадает в железный обхват, а через секунду чувствует на лопатках жесткий ворс ковра...

Заметим, что такую манеру кончать борьбу мы видели у Заикина и ранее. Приходилось беседовать на эту тему с ним самим. Бесспорно, он знал и умел пользоваться техническими приемами борьбы, но гораздо уверенней полагался на свою действительно богатырскую силу, по­чему и шел в таких случаях на противника напролом, как медведь, и всегда успешно.

В свой бенефис Заикин выступал с силовыми номе­рами — со штангой и гирями, но самым замечательным было сгибание на шее двутавровой железной балки.

Второй по силе участник чемпионата — Александр Мартынов, также в свой бенефис, показал незаурядное физическое достижение. Он держал, стоя на мосту, плат­форму с оркестром из десятка музыкантов, лежал на арене под широким помостом, по которому проезжал легковой автомобиль с четырьмя пассажирами.

Алексей Дмитриев в бенефис давал разбивать моло­тами у себя на груди глыбы известняка. Но наибольший успех имел такой его трюк: он «танцевал» грудными мышцами  «Ойру» — популярный тогда  танец.

И все же шумнее всех проходили бенефисы самого Кельцева.

Нужно сказать, что при своих разглагольствованиях Кельцев временами намекал, что хорошо знаком со многими «чудесами» факиров, с которыми встречался во время будто бы проделанного им путешествия по Индии. Вот почему среди зазывов цирковой рекламы интриговал   крупный   заголовок:

ПОГРЕБЕНИЕ  ЗАЖИВО!!!

Именно такой номер собирался показать в свои бор­цовские именины неистощимый в изобретательности бенефициант. Гарантировалось участие Кельцева во многих номерах спортивной программы, но в каких именно — для повышения интереса умалчивалось.

Расходясь по местам, публика не без страха погля­дывала на вырытую возле барьера арены яму. Из груды песка   зловеще   торчали   лопаты...

Для начала бенефициант появлялся в белой черкеске с золотыми газырями; в ответ на аплодисменты Кель­цев низко, до самого ковра, опускал папаху — «по-кав­казски», как ему казалось. Затем произносился спич.

Поблагодарив сдержанным поклоном за одобрение, выраженное ему, арбитр анонсировал «парад алле». На второй схватке он передавал свисток одному из членов жюри, так как в третьей паре выступал сам.

В положенное время именинник в бледно-фиолето­вом трико выпорхнул балетным прыжком на ковер. Партнером ему подобрали кого-то — по красочной тер­минологии Поддубного — из «Яшек», предназначенных ложиться на лопатки по расписанию директора. Конеч­но, через пять минут после демонстрации ряда краси­вых приемов Кельцев укладывал жертву.

Второе отделение начиналось с «погребения». Кель­цев, в черном трико, с серьезным лицом подходил к столу жюри, за которым сидел специально приглашен­ный доктор, и что-то старательно объяснял.

Подойдя к своей «могиле», Кельцев трагически качал головой. Пока опускали доски и простыню-саван, он пы­тался сказать что-то публике, но, махнув рукой, сделал у груди нечто вроде креста и решительно спрыгнул в яму. Вниз спустили провод с грушей от сигнальной лампочки, зажигая которую «мертвец» должен был об­щаться с живым миром; за лампочкой последовал щит изолирующий от земли; служители, схватив лопаты, стали быстро бросать песок, сделав сверху подобие мо­гильного холма. В зале притушили свет; на могилу пу­стили «лунный» луч прожектора. Сдержанный гул в публике   прорезали   реплики:

Такой не задохнется!.. Не знаете Кельцева, что ли!..

Ни живец, ни мертвец обещал пролежать в земле не то пятнадцать, не то двадцать минут, но слабонервные дамы не выдерживали, и уже спустя несколько минут раздавались первые крики: «Довольно!..» Скоро к ним присоединялись десятки голосов, особенно когда красная лампочка с «того света» вместо регулярных сигналов стала часто мигать.

Доктор остановил оркестр, исполнявший грустную мелодию песни «Маруся отравилась», и сделал знак «могильщикам». Быстро разбросав песок и сняв верх­ний щит, «могильщики», вытянули на заранее спущен­ных веревках «безжизненное» тело Кельцева распелена­ли, освободив от «савана», врач поднес к его носу, ве­роятно, нашатырный спирт, и недавний «покойник», бледный и тяжело дыша, с трудом поднялся на ноги, оглядываясь вокруг с правдоподобным видом человека, вернувшегося «оттуда»... Отвечая слабыми кивками на шумные аплодисменты, герой с помощью окруживших его борцов удалялся за кулисы.

Заключительным и весьма интригующим номером программы анонсировался матч бокса между бенефици­антом и малозаметным участником чемпионата, невзрач­ным на вид индусом. Кельцев выбрал бокс, как новинку, а также потому, что в свое время занимался этим видом спорта. Партнера, всецело зависящего от директора, он надлежаще   инструктировал.

И вот на ковре улыбающийся красавец арбитр в три­ко цвета электрик и хмуроватый индус в черных трусах. Судит борец Лурих. Секунданты помогли бойцам надеть перчатки и отошли с полотенцами на плече к приготовленным стульям. Знак судьи, свисток — и Кельцев, сделав два шага в сторону противника, встает в гроз­ную статуарную позу. Индус, в свою очередь прибли­зившись к партнеру, делает первый выпад... И совер­шенно неожиданно нарядный именинник оказался на ковре  потирающим  скулу...

Кельцев вскочил с несколько растерянным лицом и уже более осторожно продолжал схватку. Нр она явно пошла не по расписанию: индус с мрачно сжатыми гу­бами и горящими недружелюбием глазами по всем пра­вилам бокса, который он бесспорно знал лучше против­ника, задавал ему форменную трепку.

После первого же раунда — а их обещали три — у Кельцева была рассечена губа и под глазом намечался будущий «фонарь». Директор что-то говорил своему секунданту и с опаской косился на дружно высыпавших участников чемпионата; ухмылки некоторых борцов ему определенно   не   понравились.

Во втором раунде бенефициант еще дважды был сбит с ног. Кельцев тщетно пытался защищаться от гра­да сыпавшихся на него ударов и даже что-то бурчал противнику, но тот продолжал яростно лупить своего хозяина, как бы сводя личные счеты.

Напрасно третий, и последний, раунд Кельцев рас­считывал провести в стойкой защите. Индус, показав свое полное превосходство, к концу довольно ярко разу­красил физиономию жертвы. Кроме губы пострадала и бровь, а голова, вероятно, гудела как пивной котел.

Публика, принявшая начало матча сдержанными смешками,   под  конец   хохотала   во   все   горло.

Это был веселый конец не только бенефисной про­граммы, но и всего чемпионата, а почему — объяснилось очень   скоро.

Кельцев, одурев от успехов, вел дела недобросове­стно, жестоко эксплуатируя борцов. Группа участников чемпионата решила проучить алчного директора накану­не предстоящего расставания. Бенефисный «сувенир» был заранее подготовлен: бедняге индусу, служившему Кельцеву за гроши, собрали приличную сумму, а глав­ное — позаботились, чтобы он не остался по окончании чемпионата без заработка. Оправдывая возложенные на него надежды, тот прибавил кое-что и от себя...

Месть обиженных и обобранных предпринимателем тружеников спорта удалась в полной мере; Кельцев пос­ле «показательного матча», как он назывался в прог­рамме, свыше часа прикладывал к разделанной физио­номии бодягу, свинцовую примочку и сырое мясо...

После Великого Октября Кельцев вслед за своими буржуазными хозяевами и зрителями отправился в эмиг­рацию. Он обосновался в Харбине, где снова собрал борцов.

Кельцев так ловко монтировал встречи борцов, что даже знатоки закулисных фокусов чемпионата времена­ми вставали в тупик перед неожиданным, но все же логичным финалом той или иной схватки.

Это особенно подчеркнула долгожданная окончатель­ная схватка двух премьеров — Мартынова и Лацгальфа. «Сила против техники» — так анонсировал эту борьбу Кельцев.

Заполнившие цирк болельщики были в восторге, ког­да стройный и ловкий Лацгальф блестящими приемами уходил из медвежьих обхватов Мартынова. Первый час никому не дал успеха, но перед самым концом второго часа  произошло что-то действительно  чудесное.

Неожиданно солидный «чемпион мира» взлетел в воздух над головой противника и шлепнулся лопатками на   ковер...

Мартынов вскочил на ноги, его поклонники заорали что есть силы: «Перекат!», «Перекат!». Но эти крики тонули в овации, адресованной большинством Лацгальфу. Тот сдержанно отвечал короткими поклонами.

В это время «чемпион мира», красный как бурак, размахивал руками перед столом жюри. Кельцев пы­тался в чем-то убедить побежденного, пока тот не дви­нулся с кулаками на него самого. Дождавшись относи­тельной тишины, арбитр обратился к публике:

Господа!  Мы все понимаем  волнение почтенного Александра   Михайловича,   но,   как   говорили   древние греки: «Платон мне друг, но истина — дороже!» Правила есть правила!  Поражением считается и  перекат, когда он...

Кельцеву не пришлось закончить тирады: Мартынов поспешил к нему с совершенно очевидными намерения­ми. Публика, в свою очередь, подняла неистовый гвалт. После краткого совещания с судьями Кельцев снова простер   вверх  длань:

Жюри, — сказал он, — обращает внимание, что в условиях последней встречи Мартынова и Лацгальфа не было оговорено значение переката... Судьи постановили, что борцы  могут   еще раз  перебороться...   Следите  за афишами...

И она состоялась, эта окончательная схватка, ближе к концу сезона. После упорной борьбы победителем стал Мартынов, так как это было обусловлено между ним, Кельцевым и Дмитриевым — тремя хозяевами чем­пионата   на   равных   паях.

Когда наличные ресурсы и все резервы были исчер­паны, а разработанное расписание подходило к концу, появилась неизбежная «маска», на сей раз красная. Предварительно Кельцев интриговал публику:

Вчера я получил телеграмму от борца, желающего до поры до времени остаться неизвестным... Я ответил, что мы заканчиваем чемпионат, но, если он успеет, да­дим   ему   возможность...

И вот в один из ближайших вечеров у входа появил­ся высокий человек в махровом халате; вся голова до шеи у него была закрыта красным трикотажным шле­мом.   По  рядам   зрителей  прошел   гул:

Маска!   Красная  маска   приехала!   Ух,  здоровый парень!

Кельцев, сделав вид, что только что увидел незна­комца, пригласил его на арену. Перепрыгнув барьер и скинув с плеч халат, гость подошел к столу жюри. Он был в красных трусах, борцовских ботинках; статная фигура, развитая мускулатура. Короче говоря, под маской — профессиональный борец. Но кто?

Переговоры непродолжительны. Неизвестный подпи­сывает заготовленное обязательство снять маску при поражении, и Кельцев объявляет:

По постановлению жюри первым против неизве­стного борца-выйдет Вано Медалаури.  Кацо, — обра­щается  арбитр  к стоящему  вблизи  «льву  Грузии», — ты  не   возражаешь?

Кавказский богатырь кивает головой, и цирк разра­жается аплодисментами. Но Кельцеву необходима еще небольшая «мизансцена». Он о чем-то спорит с «маской» и недоуменно разводит руками. Следует очередной кон­феранс:

Мы согласились на встречу добровольца с пред­ставителем чемпионата и назначили схватку на завтра, но гость требует немедленной  борьбы...  Не знаю,   как вы  посмотрите на такую перемену программы...

Конечно, публика бурно высказывается «за». Едва на ковре сошлись тучный и густо покрытый черными волосами Медалаури и стройная «маска», сразу стало ясно, что незнакомец — профессионал и, по-видимому, со стажем. Он швырял увесистого противника, как ко­тенка, и цирк ахнул, когда свисток арбитра поставил точку:

На восьмой минуте победил борец под маской!

На следующий день «маска» стояла в красной стро­ке афиши, и борьбу в цирке как спрыснули «живой водой». Публика повалила на новинку, а таинственный борец ежевечерне укладывал своих партнеров на ло­патки.

Позади уже были Лацгальф и Урс, Лурих 2-й и даже Георг Бауман. Не дала результата и двухчасовая схват­ка с «природным Тарасом Бульбой», как его аттестовал Кельцев, — Мартыновым. Казалось, сама судьба расчи­щает удачливому гостю дорогу к первому месту, но...

В порядке очереди «маска» получила в противники Карла   Пожелло.

Когда всеобщий любимец — красивый итальянец по­явился на манеже, его встретили восторженные вопли поклонниц. «Карлушу» подбадривали, но мало кто допу­скал, что «душка» устоит против «короля двойного нельсона»,   как   прозвали   «маску».

С самого начала борцы изощрялись в приемах, то и дело летая друг через друга, решительно избегали «пар­тера», проводя схватку в «стойке». И вдруг...

Для зрителей это было на самом деле «вдруг», но хо­зяева чемпионата, конечно, знали, что поют. «Обратный пояс» — и «маска» лежит на ковре, припечатанная мас­сивным корпусом итальянца. И произошло это не через два часа, как рассчитывали знатоки, а на восемнадцатой минуте. Фавориты состязаний сговорились не мучить себя излишней   физкультурой.

В ответ на рев публики побежденный стянул с головы опостылевший ему чехол, и все увидели раскраснев­шуюся добродушную физиономию. Кельцев докончил расшифровку:

Как я и предполагал, под маской выступал неодно­кратный чемпион, могучий сын Украины Александр Каплюр! — И с жестом радушного приветствия добавил: — Добро   пожаловать   в   нашу   семью!

Каплюр дал возможность устроителям чемпионата протянуть его лишний месяц. После серии ловко подо­бранных схваток звание чемпиона мира удержал за собой Мартынов, второй приз — Дмитриев, а третий — «душка»   Пожелло.

Харбинский чемпионат закрылся; его участники раз­летелись так же быстро, как появились.

А Кельцев занялся ресторанно-театральной деятель­ностью. Здание цирка было трансформировано в «Новый театр», и здесь, переоборудовав большое фойе в кабаре со столиками, бывший арбитр, назвав свое предприятие «Русской избушкой», перешел на конферанс.

«Избушка» просуществовала год или два. На ма­ленькой эстраде выступали певцы и певицы, гармонисты и балалаечники. А в зале, на «пятачке», топтались лю­бители   фокстротов.

Когда русская колония в Харбине пошла на убыль, Кельцев перебазировался в Шанхай, первоначально вы­давая   себя   за   опытного   метрдотеля.

Долгое время видную фигуру, правда, уже облысев­шего директора чемпионатов, встречали в спортивных клубах и редакциях газет. Потом стало известно, что Кельцев   заболел   и   умер.

Ю. ШТРАУС

  Журнал «Советский цирк» июль 1961