| ← | |
 Воспоминания циркового борца | …С начала июля до середины августа 1926 года газета «Советская Сибирь» день за днем напоминала новосибирцам, что в летнем саду, который еще совсем недавно назывался Альгамбра, проходит чемпионат французской борьбы на звание чемпиона Сибири. Выступали известные цирковые атлеты Фейгинов, Давидович, Аренский, Люкин, Эйберг, Стэрллэ, Климпэ… Тут и свои фамилии, и псевдонимы — ведь это же цирк. Внимание к чемпионату то и дело подогревалось рекламой: «Прибыли и в среду выступают Маска смерти и чемпион Латвии Юрко Цыганович», «Вторая решительная схватка. Срок борьбы 40 мин», «Для скорости и выяснения чемпиона Сибири ежедневно борются пять пар», «Кто кого? Фейгинов на лопатках или Черную маску долой!», «Сегодня решительные схватки на розыгрыш призов», «Решительный бой! Раздача призов на звание чемпиона Сибири.» Афиши на улицах города, череда газетных сообщений собирали на чемпионские схватки многие сотни любителей французской борьбы. Антрепренеры интерес к чемпионату подогревали и сообщениями о смельчаках, желающих по своей доброй воле дать бой ассам борьбы на манеже. И одним из них было такое: «Известный любитель Новосибирска т. Абрамов вызвал на отдельный матч весь чемпионат. Вызов принят…» К июльским схваткам на летней арене Альгамбры Олег Николаевич Абрамов вернется спустя 35 лет — в начале А почему воспоминания Алекса Мирова? Ведь это цирк! Редко кто из его «служивых» в те годы выступал без псевдонима: громкозвучного, интригующего, с французской окраской. Воспоминания написаны хорошим русским языком. Автор — не литератор, но как он любит родную речь, бережет ее! Это вызывает особое почтение к нему. Участие в чемпионате 1926 года — завершающая страница спортивной карьеры Алекса Мирова. Дальше была другая жизнь и занятия, не связанные с цирком и спортом… Вот уже почти сорок лет наследники Олега Николаевича Абрамова бережно хранят его рукопись — воспоминания о времени и о себе. Сегодня у «Циркача» самая первая встреча с читателями — новым поколением спортсменов-атлетов.
Юрий Михайлов
 Так вот, слушайте, читайте, если есть охота. На цирковую арену меня потянуло не стремление проявить свою физическую силу, не бахвальство меня туда привело. Дело было куда прозаичнее: требовался дополнительный кусочек хлебца. Иначе говоря, привела меня туда нужда, видно судьба толкнула на цирковую арену. Я был двадцатилетним парнем и, конечно же, был связан с военной службой. А годы были очень тяжелые — разруха. Вы слышали о ней, о разрухе? Почти четыре года продолжалась первая мировая война, затем в России началась гражданская, тут же японцы крепко бряцали оружием, а с запада немцы пытались нас уничтожить. Тогда почти все воевали, заводы и фабрики не работали, поля пустовали… Я уже не говорю о тех местах, где непосредственно шли бои. Затем это все отгремело, вроде стихло, но нигде ничего не было в достатке. Одна тревога на душе: В казармах кормили слабовато и хотелось получить добавок. Рынка еще не было, а отдельные спекулянты торговали — А вот мы вчера ходили в цирк! — сказал — Абрамов мог бы там выступать, — заметил другой, — вон он какой здоровенный!.. Попробовал — бы ты! — обратился он прямо ко мне. Я попробовал. Наделал много шума, заработал много денег. А красноармейцы, находясь в цирке во время представления, отчаянно аплодировали, кричали и буйствовали от восторга. Некоторые визжали и не могли спокойно сидеть: чемпиона ненавистной Польши, знаменитого Пильца я бросил на лопатки. Знай наших! Еще будучи учеником реального училища, за несколько лет до революции, я увлекался гимнастикой. Дома начинал занятия гимнастикой бессознательно: отец купил деревянную трапецию, ее укрепили в комнате. Вот на нее я Увлечение у нас было сильное и длительное. Вот в этой среде я прошел Некоторые реалисты становились профессиональными преподавателями гимнастики: Костя Селиванов в такой должности работал в Омске, Шура Попов — в Томске. Периодически мы встречались, и вместе демонстрировали свои достижения из области гимнастического искусства, отдавая сборы для благотворительных целей. Это было перед первой мировой войной и во время нее. Отец мой — Николай Никифорович, всегда относившийся к занятиям гимнастикой положительно и поощрявший меня в этом, одно время стал удерживать: «Чрезмерно увлекся гимнастикой!» «В цирк готовитесь поступать что ли? — спрашивал он моих приятелей. — А ведь физические силы развиваются за счет умственных…» — язвительно добавлял он особенно при наличии плохих отметок. После таких нравоучений мы немного сбавляли темпы занятий, усерднее усаживались за учебники, но не надолго… Гимнастика влекла к себе. Всяк знал в ней свою цену. Я работал на кольцах, как Бог… Неожиданно все изменилось. Я стал солдатом… В казармах веселья не было. Нас Вскоре мы узнали, что господин полковник действительно интересуется гимнастикой и бывает весьма недоволен, что господа офицеры и фейерверкеры не могут похвалиться в этой области… Судя по некоторым признакам, полковник в молодые годы занимался гимнастикой: он умело объяснял, но сам за снаряды уже не брался… Рассказывали, что в нем сидело много немецких пуль и осколков от снарядов… А стояли мы тогда как раз около колец! На них то я и мог развернуться во всю свою мощь, показать свое искусство в полной мере. Я шагнул из строя вперед и вытянулся в струнку… После одобрительно приветствия подошел к кольцам, подпрыгнул и закрутился, проделав ряд сложных комбинаций. — Это, знаете, в некотором смысле уже искусно, — сказал полковник. — Это первая батарея? Взвод?.. Как фамилия новобранца? — и он записал мою фамилию… Через пару дней меня вызвали в канцелярию к полковнику. Вышел я от него уже учителем гимнастики. Нет, ничего со мной не случилось, — я продолжал быть рядовым солдатом, но от меня отскочили все казарменные неприятности: дневальства, дежурства, о чистке «очков» не могло быть и речи. Разные «петухи» (ефрейторы, бомбардиры) стали ко мне внимательнее и не наскакивали. Даже командир взвода стал помягче… Вроде я повысился в чине. Да и правда, через некоторое время на моих погонах появилась поперечная полоска, а затем и вторая. И мышцы мои крепчали, так как я усиленно тренировался, занимаясь с разными взводами своей батареи. Позднее я начал преподавать гимнастику и в других батареях. Время шло, бежали дни, месяцы и годы… Появилась советская власть. Мало еще кто знал, что это такое, а тем более мало кто понимал смысл нового строя. Я в это время ухитрился «побороться» с двумя «знаменитыми борцами» сразу — с господином сыпным тифом и его превосходительством брюшным тифом… Печальный был у меня вид после госпиталя. Меня временно освободили от воинской повинности и некоторое время жил у отца. Я был страшно исхудавший. У меня плохо работала стопа правой ноги, отчего прихрамывал. Но время шло, возраст брал свое и я начал быстро выправляться. Осенью 1920 года меня призвали в Красную армию. К этому времени я уже был молодец — молодцом, даже успел потренироваться на кольцах. И уже знал как избежать ненавистных казарм, — я сам назвался инструктором спорта. Физкультура в современном смысле зарождалась именно тогда, и именно в воинских частях и военных организациях. Я сделался инструктором спорта в городе Бийске при военном комиссариате. Сначала это был Рынка тогда не было. Магазинов не было. И военные, и гражданские получали бесплатные пайки, — определенное количество продуктов на месяц. Конечно, паек небольшой, прожить на него месяц мудрено. Надо бы добавок, но где его взять? При случае договорился о преподавании на Сибкавкурсах (кавалерийских курсах). Дали боевой красноармейский паек. Тоже мало, но на два пайка жить все таки можно. Маловато, но все же лучше. А одеваться совсем неизвестно как. А как быть? Штанишки надо, рубашку тоже надо… Да и пожрать бы не мешало еще и еще. А домохозяйки, у которых питаешься, без зазрения совести воруют продукты: «Неси еще, все вышло, завтра кормить нечем!» Терпел, голодал со всеми вместе. Кроме пайка нам полагалась Летом 1921 года у нас проходил спортивный праздник. Наверно это был день Всеобуча или День физкультурника. Победителям выдавался диплом и приз: пара коробок спичек, кусочек мыла, пачка папирос или табака. Особенно не разживешься от такого приза, но лестно и его получить. Праздник проводился Не руководствуясь никакими помышлениями, очень неуверенно я переступил порог цирка. Это было полуразрушенное деревянное помещение с дырявой крышей, но круглое, как и полагается быть цирку. Оказалось, что в цирке есть кабинет, а в нем есть Мишель. Так цирковые называли своего председателя Михаила Георгиевича Осатурова. Совсем еще недавно цирк принадлежал мадам Зуевой, формально его национализировали, но фактически там все оставалось По этому поводу рассказывали такую сказку, будто дрессированные цирковые лошади никого не слушались кроме Мишеля и убрать его из цирка не нашли возможным. Представители власти согласились оставить Мишеля в председательском кресле. А Мишель и был мужем мадам Зуевой, то есть и был сам предпринимателем. Как бы там ни было, а мне пришлось иметь дело с именно с Мишелем. Он сказал, что видел меня на публичном выступлении, что у меня может выйти неплохой цирковой номер на кольцах, и что в случае моего согласия он будет платить мне по десять тысяч рублей за каждый выход. Расчет сразу после представления, ежедневно. Шел я в цирк с боязнью как бы не обмануть надежды цирковых командиров, соглашался на работу в цирке с опаской и неуверенно, но предложенная оплата превзошла все мои ожидания — вместо военкоматовского мизерного оклада и вдруг десять тысяч! И это ежедневно… Парень я был сообразительный и предложение сразу же принял. Страшновато, гимнастикой я владею Быстро изготовили мне реквизит, состоявший из деревянных стоек с веревками и растяжками, подстелили вниз худенький коврик (более для публики, чем для меня)… и я вылетел на цирковую арену. Вообще до этого я выступал перед публикой до десятка раз, но в цирке и за деньги — выступал впервые в жизни… Ничего, публика аплодировала. Через несколько дней мне сделали замечание: «комплименты» надо публике посылать, когда тебе аплодируют, а не стоять истуканом… Этак с каким-нибудь фокусом надо раскланиваться. Попробовал, поучился, стал ниже спину гнуть, а перед поклоном выше задирать голову. Вроде с размаха начинал кланяться. Но от этого замечания у меня осталось внутреннее удовлетворение: непосредственно по номеру, по святому искусству — претензий нет! Каждое утро я шел на рынок и покупал себе еду: десять тысяч рублей в кармане. Надо пояснить, что деньги в те годы были очень неустойчивые. Цены на продукты и все прочее менялись чуть ли не каждый день. Несколько позднее, когда такая неустойчивость денег дошла до предела, научились уже переводить на курс золотого рубля, что несколько улучшало положение: сегодня я получаю 10 тысяч, а завтра — 10250 рублей и т.д. Эту денежную механику я не понимаю до сих пор, только твердо знаю, что она очень неудобная. И заработок в десять тысяч рублей по тому времени не такой уж большой, но на него можно было одному человеку кормиться. Я покупал масло, яйца, сахар, молоко, творог… и от десяти тысяч рублей ничего не оставалось. К этому и надо было стремиться, так ценность денег за ночь могла упасть, и сэкономленный остаток превращался в ничто. Не следует забывать, что хлеб я ел из военного пайка, на паек полагалась еще крупа и некоторые продукты. Другие военные, а тем более простые вольные граждане довольствовались меньшим. Поэтому все окружающие выли, что у меня и моих цирковых товарищей огромные заработки. По существу мы только нормально питались, чего другие тогда делать не могли. Надо сказать прямо, что возможности на высокие цирковые заработки были обоснованы правильно, — ведь при недостатке питания в цирке не поработаешь. Я добросовестно тренировался в цирке по утрам. Уходило на это Появилось новое слово НЭП. Это — новая экономическая политика. Толковали ее — Бутерброды свежие? — спрашиваю у циркового буфетчика. — Это старый цирковой буфетчик, чем только он не кормил публику, какую дрянь не сбывал он цирковым артистам, а вот поди ж ты… говорит: «Кушать не будете…» — В чем же дело? Почему он продает эти бутерброды с тухлым мясом, а мне доверительно говорит, что «кушать не будете»? — спрашиваю я Антона Ивановича, здоровенного циркового борца, временно работающего с гирями. Антон Иванович хитровато ухмыляется и говорит: — А как же! Он давно работает и знает по опыту, что может получить по шее. Ведь он еще не знает твоего характера. Антон Иванович — весельчак и балагур, но дружба у нас с ним не получается. Борцов в цирке двое: Георгий Иоганович Бауман, чемпион мира и вот Антон Иванович Малинковский, известный под псевдонимом Зеберг Знаменский. Оба они из знаменитого чемпионата Ивана Михайловича Заикина. Чемпионат этот полтора года тому назад ездил по восточной части нашей страны, в Чите их задела В описываемые мной годы выехать просто так, как сейчас, не разрешалось. Надо было получить пропуск, очевидно, пройти По отъезду Баумана из Бийска, мы с Антоном Ивановичем стали сближаться. Началось дело с обычного, чисто борцовского. — Уехал Георгий. Теперь и шею покачать некому… Слушай! Ты мне шею не покачаешь? — обратился Антоша ко мне с первым деловым вопросом. С этого и начался контакт. Я знал, что качать борцовскую шею занятие тяжелое. Сначала я отказывался, ссылался на то, что у меня не хватит силы, что я не умею. Однако все постепенно уладилось. Антон Иванович неизменно агитировал за то, чтобы и он мне качал шею. Между дел шли разговоры. Антон Иванович говорил будто он пугается моих резких движений на кольцах, удивлялся как это можно стоять на руках на качающихся кольцах. «А вот гири, — говорил он, — куда проще». Я для компании с ним брал к плечу гирю, тужился, но она прирастала и не хотела подниматься вверх. Не мог я поднять вверх двухпудовую гирю… — С твоими мускулами надо за раз три пуда поднимать, — продолжал Антон Иванович. Он брал гирю и она у него, как пустая, легко взлетала вверх. Напряжения он не делал, поднимал шутя. Мне казалось, что он хитрит, подсмеивается над моими мускулами. Вот у него действительно мускулы! Я конфузился… При случае измерил свои мускулишки: я на один сантиметр уступаю Антону Ивановичу по правой руке, а моя левая даже толще, чем у него… Я гимнаст и развитая шея мне не нужна. Однако, уступая настойчивости Антона Ивановича, мы стали качать шеи друг другу: я — ему, а он мне. Смысла в этом я не видел никакого, но не мог ему отказать. Тоже для компании стал чаще браться за гирю. Плохо она у меня поднималась, но было время, когда она совсем не подчинялась. А однажды А время шло. Гирю поднимал с каждым днем все легче и легче. Научился брать на грудь одновременно две гири, — потянешь их на себя, а когда они качнутся обратно, — Не надо, не надо так сильно напрягаться! — кричал из другого конца манежа Антон Иванович, — бери гири только на грудь, а потом жми по одной. Через силу только вред себе делаешь. Придет время и станешь поднимать… И действительно пришло такое время, пришел такой день, когда обе гири сами вверх полезли. Сначала один только раз, потом два, три… И еще пришел день, когда пары двухпудовок оказалось маловато. Сделали добавок, и тут же задрожали ноги. — Ножки тоже тренировать надо! Верх у тебя отличный, а ноги слабее, — вот им и тяжело… Да оно и понятно — на кольцах все тело держишь и бросаешь руками, а ноги ничего не делают. Они у тебя, как у простого смертного. Шею твою подтренеровали, ее трудно сворачивать, а вот ножки слабят. Неравномерность… — рассуждал Антон Иванович. Пришлось нажать на ноги: тридцать приседаний за тренировку, тридцать пять приседаний на ночь. Сорок, пятьдесят… Долго и надоедливо. Взял в руки для веса гирю и присел с ней, а встать не смог, — пригибает гиря к низу… Эге! Нажал на ноги как следует: каждый день приседания, каждый день тренировка шеи и ног. Добился того, что стал приседать три раза с парой двухпудовок. Уже терпимо. Так признал и Антон Иванович, но рекомендовал продолжать тренировки «беспощадно». — Сам подумай, — говорил он, — рука тоньше, чем нога, а ей ты гирю легко жмешь. Нога же куда толще, а не терпит. Почему это? Слабы мускулы ног. Надо заставить их работать! И я заставил свои ноги работать… — Выступим вместе, — попросил он. — Пока ты возишься с гирями я отдохну, да и подходов сделаю меньше… Умнее будет получить с него, чем платить ему, — разъяснял он мне свой план, имея ввиду Мишеля под названием «Он». И мы с ним выступили вдвоем с атлетическим гиревым номером. Я в первые в жизни вышел на арену в тяжелоатлетическом трико. Времена наши были столь тяжелые, что даже ни одной фотографии у меня нет. Это я имею ввиду цирковой фотографии. Единственная фотокарточка, где я снят обнаженным по пояс, но вышел Довольно долго я выступал с Антоном Ивановичем вместе. Он уже поправился и в моей помощи не нуждался, я же выходил с ним для собственного удовлетворения. Отработаю на кольцах, переоденусь в атлетический костюм и в манеж. К публике и к музыке я привык, не стеснялся, а лишняя тренировка мне не казалась вредной. С Антона Ивановича я денег не брал, выступал с ним бесплатно. Замечал, что музыка оказывала свое воздействие: если на тренировке прием выходит неуверенно, то в манеже под музыку обязательно получалось лучше. Научил меня Антон Иванович жонглировать гирями. Это лучше, чем выжимать их силой, да тянуть на бицепсы, а впечатление у публики остается большее, оно сильнее. Публика думает, что атлет столь силен, что играет гирями. Игрушки эти не особенно легкие, но создают впечатление. Можно крутить гири вокруг своей оси вертикально, можно крутить их горизонтально, можно крутить в свою сторону, на себя, а можно в обратную сторону — от себя. Разница в навыке небольшая, а публика принимает все эти действия за разные номера. А если к этому добавить, что после освоения подъема обеих гирь одновременно, представилась возможность разнообразить номер поднятием гирь на одном пальце, поднимать их, стоя на мосту или просто лежа на спине, то у меня получился самостоятельный тяжелоатлетический номер. После качания шеи, что делалось обязательно каждый день, Антон Иванович выражал желание испробовать меня на каком-нибудь борцовском приеме. Я этими приемами интересовался, и постепенно у нас вошло в привычку не только тренировать шею, а вообще тренироваться в борьбе. До этого я знал французскую борьбу не больше, чем ее знает любой мальчишка. Антон Иванович преподавал мне классику приемов, учил, показывал и «ломал шею». От него я впервые узнал, что поднятие тяжестей и французская борьба — занятия совершенно разные. Если ты силач и поднимаешь огромный вес, то это не значит, что ты разложишь на лопатки борца. Поднятие тяжестей и борьба — это два вида спорта и путать их никак нельзя. Я слушал теоретические рассуждения, но про себя до поры до времени думал, что это не совсем так, и считал, что если хорошо прижмешь противника, стиснешь его — куда ему деваться? Ляжет на лопатки обязательно… Не должно быть, чтобы умение бороться стояло выше простой физической силы. Дави соперника! Он не сможет выдержать твоего натиска. Ложность своего взгляда я понял позднее. Мне за такое пренебрежение к теории и зазнайство пришлось не один раз летать вверх тормашками и хвататься за воздух… Будто поскользнулся, потерял равновесие и летишь, а силища остается неиспользованной. Это мне внушили очень большие борцы: Карл Пожелло — техник французской борьбы и Володя Иванов — наш же бывший ученик, бывший Сокольский начальник, но уже в то время, когда он сам сделался чемпионом СССР. Антон Иванович Я стал выходить на манеж по два раза уже по обязательству: за кольца — десять тысяч, за гири — еще столько же. На дороговизну я перестал обращать внимание, питался отлично, а на одежку подкапливал военные пайки и стал одеваться приличнее. В цирке давно ходили слухи, что к нам якобы едут новые артисты. Кто именно и откуда не было известно… И вот приехали. Среди них тяжелоатлет Иван Ланцов, — чемпион Сибири! На полголовы выше меня, вдвое шире в плечах. У него не мускулы, а Иван Иванович Ланцов (по паспорту Зеленцов) оказался очаровательным человеком, прекрасным товарищем, простым в обращении, простодушным, сообразительным. Он как бы предугадал мои мысли и в первое же знакомство сказал мне сам, что по новому закону мой заработок от его приезда не уменьшится. Я к тому времени был уже официальным членом циркового коллектива и расчеты получал по «маркам» (марка — часть чистого дохода). Мишель подразделял мой заработок: это — за кольца, а это — за гири… Я остался работать только на кольцах, а количество марок не изменилось. Сближение с Иваном Ивановичем началось опять же на почве качания шеи. Надо же ему качать шею, а для этого требуется силач. Простой смертный не качнет шею быка. Про себя я втихомолку думал, что я силач, но браться за шею Ивана Ивановича… Боялся оскандалиться, — по цирку ходил шепоток якобы Ланцов При первом знакомстве с Иваном Ивановичем я увидел чудеса из области тяжелой атлетики. Он брал две гири, как два апельсина, и без всякого напряжения крутил ими в воздухе столько сколько хотел. Разводил руки в стороны, стучал гирями и потихоньку ставил их. Если публика ему зааплодирует, то скромненько поклонится, — будто говорит: «Это пустяки. Вот сейчас я вам покажу Затем берет в руки ржавый гвоздь, зажимает его в ладонь, размахивается и пробивает толстую доску напролет… Насквозь! Цепь толщиной в карандаш накрутит на руки, поднатужится, и цепь лопнет! Целую наковальню держал у себя на груди, а молотобойцы из публики выйдут и у него на груди куют железо. Пригласит из публики человек 30 желающих и предложит им растянуть его за веревки, которые закреплены у него в руках, и растянуть они не могут. А ведь их 30 человек! Или вместо 30 человек пробуют растянуть его лошадьми. По паре в каждую сторону тянут и не могут растянуть! Все это на меня произвело большое впечатление. А уж гирями он меня просто пленил. Начал качать Ивану Ивановичу шею. Тяжко было первое время, но я старался для собственного интереса давить во всю свою силушку. Покрякивал и он, но не сознавался… Ему, оказывается, то же было нелегко. — — Да так… Иногда для компании, вроде чтобы взаимно. — Ну, тогда давай покачаю! — вызвался он. На этом и началась наша с ним дружба. Я не скрывал, что восторгаюсь им, а он относился ко мне запросто. Постепенно выяснилось, что шею ему качать многие отказывались… Что моя шея не слабее, чем у профессионалов. Что далеко не все профессионалы борцы выжимают две двухпудовки, и повторил мне теорию, слышанную мной от Антона Ивановича, что силу в борьбе не следует измерять со способностью поднимать гири: поднятие тяжестей это одно, а борьба — совсем другое. Короче говоря, мы с ним тренировались вместе, и я от него перенимал что было возможно, старался все понять, больше узнать, всему научиться. — Поднятие тяжестей в тяжелой атлетике, в конечном счете, самое трудное, требуется тренировка в несколько лет, а эффект для публики небольшой. А все остальное — фокусы; тренировки требуют немного, а публика в восторге, — — А вот пробить доску гвоздем это то же — Может я не точно выразился… Если не фокус, то и не сила. Да ты попробуй сам. Обязательно Я нашел на складе подходящую доску и попробовал. Много я натаскал к себе досок, много перепробовал, но и получил опыт, получил навык… Сначала надо брать доску совсем тонкую, а затем толщину увеличивать. Светлые, не ржавые гвозди проходят в дерево легче. Тонкая осина пробивается сразу, как репа. Такая же смолевая доска не пробивается. Я пробивал доску толщиной в На представлении это проходило так. После манипуляций с гирями в манеж униформа приносила два стула, доску и Всякий цирковой фокус основан на какой-нибудь тонкости, на отсутствии знаний у публики. Вот в данном случае разве вы знали, что лежалая осиновая доска будет мало сопротивляться хорошему удару, будет как репа. Наверно не знали (это профессиональная тайна цирковых; я в свое время клялся, что никому ее не выдам, и поэтому прошу не рассказывать об этом повсеместно). — Иван Иванович! Ну, а цепь порвать… Здесь то какой секрет? Ясно, что одна силища действует, — спрашивал я Ланцова. — Ты иногда бываешь — Значит, на излом? — Вот именно, на излом! Она сразу хрупнет. Да вот посмотри сам. — Он позвал меня к своему ящику с реквизитом… Рассказывал Иван Иванович очень понятно, доходчиво, — бери и делай, как он говорит. Однако показанная цепь в моих руках тогда не хрупнула… — Ну, не так сразу, и не так просто. Надо с силой нажимать, не лениться поднатужиться. Тренировка тоже нужна… Не у всякого человека хватит мощи, чтобы сломать такую цепь. Много прошло времени, пока я сам смог говорить своим молодым сотоварищам: «Ее надо не рвать, а ломать, и она хрупнет…» У них она также сразу не хрупалась… С Иваном Ивановичем время всегда проводили вместе. Питались вместе, тренировались вместе. Утром тренировка в цирке. Затем — прогулка. В летнее время уходили в лес, тренировались в беге (на дыхание), а зимой бегали вечерами через Бию — тоже тренировка на дыхание. После завтрака отправлялись всяк по своим делам: Иван Иванович в кавалерийскую дивизию (с ней он и приехал в Бийск), а я — в военный комиссариат, куда был призван «воинской повинностью» и где работал инструктором спорта. В обед мы встречались, в хорошую погоду купались… Вечером отправлялись в цирк работать. Иван Иванович играл в оркестре на альте. У меня был корнет, и я на нем «дул». Это значит, что большим музыкантом я не был, а так Иван Иванович преподал мне некоторые хитрости из области французской борьбы, которая теперь называется классической. До этого я Вы встаете утром с постели, упираетесь лбом в стену или в дверной косяк, и трете лоб в одной точке. От этого на лбу появится краснота. Делаете передышку на Честно это или не честно? Ведь противник тренировал свои руки, шею… Берет вас этими тренированными ручищами на двойной нельсон и давит. Вам больно, невозможно дышать, он пользуется своим преимуществом, пользуется тем, что успел вас зажать. Эх! А ну, дружок, и я тебе за это в отместку задам перцу: «клин в голову». Больно? А мне от твоего нельсона приятно было? Можно еще добавить, что профессиональная борьба отличалась от любительской зверскими правилами. Так, например, борцы не подразделялись по весу на категории. Раз ты профессионал, хотя и мал весом, но борись безотказно с тем, кто тебя вызовет. А вызвать тебя может и великан. Все равно борись! Защищай честь цирка. Администрации очень нежелательно, чтобы циркача победил любитель. А на двойной нельсон нужно прижать противника до двух минут. Пропасть можно за это время… И, конечно же, на профессионала вылезет из публики тренированный любитель — громадный мясник — нэпман, пароходский грузчик. Вот Десятую кавдивизию перевели в другое место. С ней уехал и Иван Иванович Ланцов. Я осиротел, но остался обогащенный опытом, вытренированный и уже с некоторой практикой, как говорят, себе на уме. И все это было в цирке мадам Зуевой, — он официально считался государственным, но по существу оставался частным. Я продолжал работать на кольцах, с гирями (этот номер у меня был расширен), забивал гвозди руками, рвал цепи, ломал подковы, держал на себе наковальню. И стал позировать, — показывать свою мускулатуру. Пускают сильный, яркий луч света и начинаешь под музыку подергивать свои мускулы. В луче света они становятся рельефнее, каждое малейшее движение виднее… Публике это нравилось, молодежь завидовала… Марок за мои выступления Мишель выдавал больше, (помню, что в 1923 году я получал по Перед моими глазами в цирке промелькнули десятки разных атлетов, гимнастов, акробатов, фокусников, гипнотизеров, антиподов, чревовещателей, гротесков, балерин, гармонистов, куплетистов, танцовщиц и прочих специалистов, вплоть до шпагоглотателей и пожирателей лягушек. Это было племя отживающих старых циркачей. Теперь они уже не встречаются. Самыми торжественно-таинственными были индусские факиры (нередко с русскими фамилиями). Один такой индус, по фамилии Гусев, для выступления на своем бенефисе выпросил у меня белые гимнастические брюки, которые я очень берег, и он их изгадил своей кровью. Мне было так жаль этого неудачника, что я его даже не поругал. Впрочем, оплошка с брюками была ликвидирована при первой же их стирке. Конечно же, в цирке были борцы. Съезжались они из многих мест, разных категорий, разного веса. Были маленькие, почти без мускулишек, но были и видные могучие фигуры. Залетел в Бийск, вроде нечаянно и не надолго, Карл Пожелло — известный техник французской борьбы из бывшего знаменитого чемпионата Заикина. Появлялся Пильц — чемпион Польши, появлялся «человек от сохи» Басаргин — огромный мужик квадратного сложения, «подающий» надежды Орел, появлялись борцы из числа военных. Состав борцов периодически менялся, так как одни уезжали, другие приезжали. К моему удовольствию вернулся Когда борцы появились в цирке впервые, они еще не выходили на манеж, а мне надо было выступать, то я почувствовал себя неловко перед такой сведущей аудиторией. Они специалисты своего дела, видали виды, а я вылезу перед ними с гирями… Да они же меня засмеют. Кольца — это не их сфера, а гири… Завтра же появится борец вроде Ланцова и сменит меня. Антон Иванович успел во время успокоить: «Среди этих борцов никто не сможет работать с гирями. Разве вот Басаргин своей природной силищей поднимет, но у него нет искусства, нет удали. Он не умеет продавать номер и не знает чудесных фокусов с гвоздями и цепями». Меня представили борцам как ученика Зеберг-Знаменского, отшлифованного Ланцовым. О!.. Оказывается это было имя. Здесь опять повторилась версия, что Иван Иванович в свое время положил на лопатки Ивана Михайловича Заикина, мировую величину, почти равную Ивану Максимовичу Поддубному. И действительно, на том представлении ничего не случилось: никто не смеялся, борцы аплодировали мне вместе со всей публикой. Я вошел в чемпионат В те годы я встречался на ковре с В.А.Ивановым. Он приезжал в Барнаул из Москвы уже будучи знаменитостью*. Здесь я вторично убедился, что есть борцы, с которыми ничего сделать нельзя. Поймает он *Владимир Иванов был разносторонне одаренным спортсменом — прекрасным конькобежцем, виртуозным гимнастом, феноменальной силы атлетом — искусно жонглировал пудовыми гирями, не знал себе равных на борцовском ковре. Он успешно выступал на сибирских соревнованиях, а в 1922 году уехал в Москву, где закончил институт физкультуры. Причем он одновременно был и студентом, и преподавателем спортивной гимнастики. Высшие спортивные достижения В.Иванова связаны с французской борьбой. В 1922, 1928, 1933 и 1934 годах он завоевывал звание чемпиона страны, в течение десяти лет был бессменным чемпионом Москвы. Был удостоен звания заслуженного мастера спорта СССР. Во время разгула беззаконий был арестован по ложному обвинению в шпионаже в пользу германской разведки. Осужден и расстрелян в 1938 году. В мае 1955 года семья прославленного спортсмена (его дочь Виктория Иванова — пятикратная чемпионка СССР по спортивной гимнастике) получила извещение о полной реабилитации Владимира Александровича Иванова. По встречам с этими двумя борцами, представителем старого борцовского мира — Пожелло и нового — Ивановым, я еще раз убедился в правоте Ланцова, который говорил: «Гиря — это одно, а борьба — совсем другое». Пожелло свои секреты не выдавал. Володя Иванов наоборот старался все объяснить, рассказать. Чтобы все С Антоном Ивановичем мы возобновили общие тренировки. Больше нажимали на борьбу. Во время представлений я постоянно выходил на манеж дважды, а иногда и трижды: кроме колец и гирь бывало еще и боролся. Однажды я тушировал своего первого учителя… Этот случай имел свои последствия: у меня появилась уверенность в своих силах, в своей выносливости. В схватках я проявлял напористость, резкость, не прощал грубостей и немедленно отвечал на них известными мне профессиональными приемами, которых, кстати сказать, некоторые борцы побаивались. В большинстве случаев я удачно выполнял Регулярные тренировки, «натертый лоб», «сильная левая», навык, полученный в схватках с борцами, — все это складывалось в общий «котел», который в Почему Алекс Миров, а не Олег Абрамов? Принято было выступать под вымышленной фамилией, псевдонимом. Алекса Мирова мне приклеил цирковой активист Васильямс. Он был заместителем председателя циркового коллектива. Вот так я и стал Алексом Мировым. …Есть еще одна деталь, о которой я до сих пор молчал. Как только люди узнают, что дело имеют с циркачом, да еще с борцом, так обязательно заводят разговоры о том, что в цирке обманывают, не борются Борцам же надо прожить в этом городе как можно дольше, надо растянуть борьбу на длительное время, — представление дело коммерческое. Итак, зрителю хочется, чтобы Орел положил Басаргина. Вам так хочется и более никаких доводов у вас нет. Вы же не знаете, что Орел и Басаргин друзья-приятели, живут они в одной комнате, из одной чашки едят. Вы не знаете, что Орел сегодня нездоров и Басаргин мог бы его уже десять раз прижать к ковру, но не сделал этого из товарищеского чувства. Вы — зритель, вам наплевать на нас в самом прямом смысле этого слова. Вы за стоимость одного билета готовы вторгнуться в нашу жизнь и повернуть в ней все по вашей прихоти. Мы, борцы, за это вас не любим. Рассказывают, что до революции антрепренер составлял расписание кто кого должен положить, кто под кого должен лечь. Это приказ и противиться ему было невозможно. По литературе значится, что только один И.М. Поддубный не шел ни на какие сделки… В чем смысл этого мероприятия? А вот в чем. Вам хочется, к примеру, чтобы Орел положил на лопатки Басаргина. Антрепренер за вами следит и учитывает желание зрителей. И в антракте, во время перерыва, борцу подскажут: «ложись». Предположим, что шепнули Орлу. Басаргин положит Орла. Не всем зрителям понравится такой результат. У них безотчетная симпатия к Орлу. И как бы идя вам навстречу, он на манеже заявляет реванш. Будет борьба еще раз. И поклонники Орла купят билеты, чтобы посмотреть этот поединок. У зрителей появляется азарт, они становятся болельщиками. Антрепренеру Не утешайте себя тем, что в реванше Орел положит Басаргина. Нет! Цирковые командиры попытаются заманить вас еще раз в цирк, заставить вас еще раз купить билеты, — так как реванш закончится вничью. И еще раз будет борьба этой пары, и опять вы придете на представление. Вы уже в полном азарте. Многие болельщики ужасно волнуются, кричат, визжат и вертятся на своих креслах. Таким образом борьбу растягивали на большой срок, и получали полные сборы. Так было до революции. После революции сказали, что «шике» — Сборы очень хорошие! Надо бы побороться, а не с кем. Тебя удачно поднесло сюда. Через день я увидел себя на афише: метра три вышиной, ручищи по бревну и Маска черная, только глаза таинственно светятся. На афише и Иван Иванович, он сопротивляется как дикий бык… «Французская борьба. Спешите все в сад!» «Сегодня редкая пара борцов. Ланцов против Черной маски». Разумеется сообщалось, что «билеты ограничены». Это тоже для того, чтобы публика поторопилась нести деньги в кассу. Я приехал в командировку и, конечно, выступать не собирался. Поэтому у меня не было с собой нужных костюмов. У Ивана Ивановича я получил трико с лямками на два плеча, борцовские ботинки и маску. Последнюю изготовили из старого чулка. С Иваном Ивановичем договорились, что первый вечер боремся вничью, а во второй на Казалось все ясно. Но когда я собрался идти в сад, то у меня возник вопрос, а когда и в каком месте одевать маску. Вопрос мелочной, но как его разрешить?.. Хорошо, что мне надо было прийти к концу второго отделения, когда было уже темно на улице. В сад меня пропустили беспрепятственно и почтительно. Немедленно появился распорядитель и быстро увел за кулисы, они располагались внутри клубного помещения… А бороться предстояло на открытой сцене. Мы с Иваном Ивановичем показывали достопочтенной публике чудеса: бросали друг друга на «суплесс», я дважды «вырвался» с двойного нельсона. Иван Иванович, разгорячившись, вместо меня «по ошибке» бросался на арбитра. В перерыв после звонка нас не могли разнять… Народу на представлении было много. В основном — военные (тогда в городах стояли большие гарнизоны). Первый вечер у нас закончился вничью. Мы пожали друг другу руки и разошлись. На другой вечер в назначенное время я опять пришел в сад. Публики было еще больше, даже на заборах сплошь сидели военные. Иван Иванович отработал с гирями, а через некоторое время пришел наш общий черед. Когда я вышел на сцену, то публика мне сильно зааплодировала. Иван Иванович тотчас вышел на сцену и заявил претензию: — Я с гирями отработал, и вы мне так не аплодировали, он же ничего не делал, но вы ему устроили овацию. Разумеется это тоже артистический прием. Многие зрители принимают его за правду и гогочут. Пусть порадуются! Мы опять энергично действовали на сцене, крутились волчками, показывали борцовские чудеса под хохот, рев и вздохи зрителей. Наконец пришел решительный момент: я дважды перекатился с Цирковой борец — прежде всего артист. Иван Иванович действительно положил меня артистически: метнул меня в воздухе и только перед самыми досками резко задержал и тихо положил на них. Теперь предстояло мне проявить артистическое искусство. Моя задача оказалась куда труднее. Публика сначала ухнула, ойкнула. Затем на мгновение наступило затишье. И потом страшный рев: — Неправильно! — Маску долой! — Доктора! Я лежал на ковре спиной вверх и не двигался. На сцену зашли люди — обслуживающий персонал. После этого — Не знаю, — удивлялся больше всех Иван Иванович, — ведь я не ожидал… Я совсем тихонько его. — Да унесите его со сцены! — раздался повелительный бас. На сцену вышло — Снимите маску! — сказал один из врачей. Это не любопытствующее требование публики, это врач требует. Пришлось подчиниться. — А В ответ раздался стон… — Где? Где боль? — вопрошал Петр Петрович. — Вот тут, — шептал я замогильным голосом и показывал — Сейчас положим лед и в госпиталь! — говорит Петр Петрович. — Ой, не надо в госпиталь… Это у меня почки отшиблены давно, не первый раз. Пройдет само… — Нет, нет, обязательно в госпиталь! Принесли крынку со льдом. Натерли льдом полотенце и стали накладывать повязку. Зашивая полотенце, один из врачей кольнул меня иглой. Я захохотал. — Это нервное, — заключил врач. От поездки в госпиталь я отвертелся, дав слово, если будет хуже, то сам об этом скажу. Врачи ушли. Но приходили еще разные делегации «от публики». Приходила стайка девиц, которых в те времена называли барышнями. Они принесли мне букетик цветов и пожелали здоровья. На их слова я не реагировал, опять опустил маску и был недвижим. Все наконец утихло. Зал опустел, сад тоже опустел. Можно было идти домой. Но… Это кто сидит в темном углу и смотрит на меня? Это Прокопий Порфирьевич Зубарев, начальник уездного отдела всеобуча, заместитель военкома. — Я тебя одного не оставлю, пойдешь ко мне ночевать, — говорит он. Отбиться мне не удалось и вместо того, чтобы мигом доскочить до своей квартиры, я вынужден был взять палочку и изображать больного. Прокопий Порфирьевич вел меня под ручку. Утром я проснулся в опустевшей комнате, супруга этого начальника была — Артист! Настоящий артист. Только вот, когда врачи тебя окружили, я испугался. Мне после такой схватки один раз пришлось три дня пролежать в госпитале. Не мог тогда отбиться… Ну, ладно… Наступает часть официальная… Иван Иванович выложил на стол кучу денег: — Это твоя часть. Пятнадцать миллионов… Возьми себе на память об этом случае трико и ботинки. Трико, я уже сказал, с двумя лямками, на каждое плечо лямка. У борцов была традиция — молодой атлет носит трико без лямок через плечо, несколько постарше — с одной лямкой и лишь заслуженный, первоклассный мог носить трико с двумя лямками. В давние времена это объяснялось солидностью человека, а позднее стало указателем классности. Мне такое трико было не по чину. Однако в то время все перепуталось, смешалось… Возвратясь из командировки, я съездил в лагеря и там боролся на сцене. Был там делец Федя Лесов (в песне пели: «Много есть у нас балбесов, например, Федыра Лесов»). Он пригласил меня на бенефис. Гирями в то время я уже работал виртуозно и мой номер с «демонстрацией силы» — с пробиванием доски гвоздями, с порывом цепи и позированием занимал сорок минут. Пару двухпудовок я выжимал 25 раз, выжимал гирю на одном (любом) пальце и удачно жонглировал в нескольких вариантах. Очевидно мое искусство понравилось и мне за два выступления выдали месячный паек продуктов. Памятно, что «Федыра Лесов» устроил возмутительный номер во время своего бенефиса. Он разгрыз горло живому поросенку. Глупо и неинтересно. Кроме того, он взялся танцевать босиком на битом стекле и изрезал себе ноги. Наверное поэтому в песне его и называли Балбесом. В городском саду действовали дельцы, возглавляемые зубастым человеком, которого звали Григорас — Львиная челюсть. Им нужны были компаньоны (выгоднее было откупать всю сцену на вечер, чем получать за выход с номером). Григорас зубами поднимал гири, перекусывал невозможные вещи, зубами гнул монеты. Один его компаньон играл на В то время с заработками становилось все хуже и хуже. Наш военно-спортивный клуб буквально замерз, зимой не оказалось ни полена дров, и я выпросился у начальства временно поработать в гражданке. И получил такую справку: «разрешается поработать». Согласно ее поступил работать в мастерские наглядных пособий Алтгубгосиздата, возглавлял его тогда Глеб Михайлович Пушкарев, в последствии он стал писателем. Я продолжал носить военную форму. И получилось так, что я не смог отвертеться от военного патруля. Мне пришлось расстаться с мастерскими наглядных пособий и… занять место рядового красноармейца 63 стрелкового Шуйского полка. Из Сибири пришлось поехать служить на запад. В Польше я и положил на лопатки ее чемпиона — Пильца. Я был хорошо тренирован, имел мощные мускулы, хорошее здоровье… Вскоре военные спортсмены вытащили меня из стрелковой роты… Новые обязанности заключались в том, чтобы по утрам заниматься гимнастикой с парой взводов, а по вечерам работать в кружке с желающими. Вполне понятно, что эти занятия были более интересными, Сам я здесь вытренировался очень сильно: времени свободного много, кормили уже хорошо, забот не было. В апреле 1924 года нас демобилизовали. На выпускном вечере я выжал двухпудовые гири 24 раза и чувствовал, что мог бы еще жать, да красноармейцы закричали: «Будет, хватит!» Остается сказать еще совсем немного. После демобилизации я пожил некоторое время в казармах: мне некуда было идти, некуда было ехать. Разве к отцу? Но там мачеха. Погостить, повидаться — это одно, но жить. Нет, надо было хоть немножко иметь денег, найти хоть какое-нибудь пристанище, чтобы не явиться к отцу в качестве беспризорного и безработного. Днем я мотался по городу в поисках работы, а к вечеру возвращался в казарму, где для меня находился кусок хлеба… Работа не находилась. Не находилась подходящая работа, но какая будет походящей я и сам не знал, специальности у меня никакой не было. После того, как один дежурный командир недвусмысленно заметил мне, что казарма не кормушка для демобилизованных, я забрел в кабинет председателя Алтайского губисполкома, лихо откозырял ему, и во всю глотку отрапортовал, что я демобилизованный красноармеец и ищу работу. Меня назначили секретарем Белоярского сельсовета. Здесь платили только 8 рублей в месяц. Надо пояснить, что в 1924 году провели первую денежную реформу. Вместо обесценившихся совзнаков ввели червонец. Могучий, сильный червонец, но — Так. Ну и чем ты занимаешься теперь? — спросил он у меня. — Работаю. Преподаю спорт в школах, работаю в цирке, показываю чудеса из области тяжелой атлетики и борюсь в чемпионате. Зарабатываю… — Это для меня было совершенно неожиданно. Я хотел показать ему свои рекордсменские дипломы, свидетельства и грамоты, которые лежали у меня в кармане гимнастерки, а тут такой оборот разговора. — Папа! Так я же работаю. Зарабатываю по сто и более рублей в месяц… Но цифра заработка не произвела на отца никакого впечатления. По его лицу я видел, что он собрался — Видишь ли, — сказал отец, — ты наращиваешь «дикое мясо», мускулищи у тебя огромные, силищи много… Но головой ты совсем не работаешь, ты положительно ничего не умеешь делать, не способен ни к какому делу… Можно было бы смириться с твоей профессией профессионального идиота, но ведь она тебя кормит пока ты молод. А когда перевалит за сорок и более, что ты станешь делать? В цирке держать не будут, а другого дела ты не знаешь… Да и сердце ты испортишь. Ты об этом думал? Он сделал паузу, а затем продолжил: — Поэтому я категорически против такой твоей профессии. Немедленно, пока еще не поздно, брось это занятие и поступай на настоящую работу, на такую, где ты сможешь получить специальность, и которая тебя будет кормить всю жизнь. — Так я же там ничего не заработаю, — делаю попытку возразить отцу. — Это не имеет никакого значения! — уже раздраженно сказал отец. — Будешь жить у меня и учиться работать, хоть совсем бесплатно. Не легко было мне это все это все уложить в своей голове. Было много возражений: жалко расставаться с цирком, тяжелой атлетикой, боялся браться за незнакомое дело, не хотелось получать копейки… Одним словом, пугала неизвестность, но в то же время появился соблазн жить в Новосибирске. Много я передумал, пережил и подчинился родительской воле. Отец еще нажимал и на мое самолюбие: «Вид твой мне совсем не нравится. Вырядился, как чучело. Солдатская рубаха торчит во все стороны. Сапожищи грубые… Ничего нет в тебе мало-мальски похожего на культурного человека. Ешь неприлично, чавкаешь и не знаешь никакой меры. Надо перевоспитываться, отвыкать от военных замашек… Пиджак подошел, оказался впору. — Я так и думал, что он тебе подойдет. Галстук?! Это было уж слишком. Я заупрямился. — Ну, ну… Ведь неудобно же так. Каждый культурный человек должен носить галстук, а то получается незаконченный костюм. Просто неприлично в пиджаке и без галстука… Это также, как хорошая военная гимнастерка и без ремня… Нет, уж одень, пожалуйста. Первое время я чувствовал себя в таком виде очень стесненно, как щенок в ошейнике. Однако скоро привык, освоился. На работу меня приняли в Сибкрайлесзаг агентом для поручений. Развеселое это было житье. На службе находился до половины четвертого дня, — тогда в конторах и учреждениях рабочий день был установлен в шесть часов — с девяти утра и до трех тридцати, включая получасовой перерыв… После службы я приходил домой обедать, а затем ходил в кино, театр, в сад, пивную, на стадион, знакомился с барышнями, гулял до рассвета и мало о чем думал вперед. Вечерами Несколько раз я выступал в саду «Альгамбра», где работал чемпионат Аренского. Аренский Первый раз я вышел бороться под видом любителя, но потерпел неудачу. Опилки под ковром скользнули и молодой борец Люкин сломал у меня «мост». В те годы полагалось, чтобы арбитр сказал «на ушко» как надо бороться, чем кончить партию. Однако арбитр Журко не сказал мне ничего, а когда я у него спросил, то он ответил: «А поймаешь — и клади на лопатки…» Я понял — надо «бурить», то есть бороться серьезно. Положение было глуповатое: более года не боролся, был, как говорится, не в форме и полез бурить. Но отказываться поздно, да и противник показался мне нестрашным. На первой минуте я поймал его на тур После этого я еще вничью поборолся дважды под Красной маской, но денег мне не платили. Более того — отказались платить. Я апеллировал к своему первому антрепренеру Мишелю Осатурову, по рекомендации которого пошел сюда бороться. Он по адресу недобросовестных людей выпустил пару ругательств, угостил меня стаканом крепкого кавказского вина с шашлыком и на этом дело кончилось. Чемпионат вскоре уехал из Новосибирска и я с ним связь порвал. На этом и кончилась моя цирковая деятельность. Несколько лет я еще продолжал тренироваться с гирями, изредка выступал в деревенских клубах, но уже ради развлечения. В минуты веселья поражал знакомых своими мускулами и удивлял их некоторыми хитростями тяжелой атлетики. В среде обычных людей я всегда слыл за силача и это не раз создавало мне в жизни преимущество.
Алекс Миров (Олег Абрамов)
|
| ← | Статья была опубликована в №13-14-15 альманаха Богатыри © |
среда, 27 июня 2012 г.
ЦИРКАЧ
Подписаться на:
Комментарии к сообщению (Atom)
Комментариев нет:
Отправить комментарий