|
- “Культура Тела”: Александр Яковлевич, а как вы познакомились с Дубининым?
- Александр Розенбаум: Познакомились мы в Сочи. Владимир Иванович и его ребята из сборной СССР проводили там сборы, а я выступал. В этом знакомстве нет ничего удивительного, ведь оба мы — ленинградцы. Это было лет десять назад. Потом я заезжал в клуб “Геркулес”, позанимался там, показали мне кое-что.
- “КТ”: А сейчас вы тренируетесь?
- А.Р.: Тут история какая: у меня дома тренажер. Когда я сделал квартиру два года назад, я поставил туда тренажер. Занимаюсь, конечно, не постоянно. Я восемь месяцев в году на гастролях, и для регулярных занятий трудно выкроить время. Если раньше мы приезжали в один город на неделю, и два-три дня были относительно спокойными, так что я мог найти тренажерный зал или же мне подвозили пару гантелей или гирь, то сейчас получается такая схема: прилет — концерт — отлет. С сентября я вообще не занимался — попал в тяжелую автокатастрофу. В меня въехала встречная машина: восемь дней пролежал без сознания — был сильный ушиб позвонка. Так что пока не до этого было. Пока не трогаю. Но все равно занятия с “железом” — это как наркотик, то есть когда втянешься — уже не слезаешь, а если уж слез — то трудно влиться в эту струю обратно. (Смеется.) Вот такая история с культурой тела. Но два-три года я занимался очень плотно и теперь в киношную, нестыдную такую форму могу спокойно войти за месяц. В не спортивную форму, конечно, не на уровне культуристов, я все-таки из другой “оперы” — другим спортом в свое время серьезно занимался, хотя с отягощениями работал всегда. Но культуристом, или, как принято сейчас говорить, бодибилдером меня назвать было нельзя.
- “КТ”: И тем не менее, выглядите вы отлично. И занятия с отягощениями, пусть даже не слишком регулярные, наверняка помогают вам в вашей нелегкой работе на сцене.
- А.Р.: Те, кто разбираются, понимают, что работа на сцене — это не только мощный психологический выброс, но и просто тяжелый физический труд. К примеру, гитара моя весит 12 килограммов. Поэтому все время с ней стоять — работа-то приличная. Я за концерт килограмм-полтора стабильно теряю.
- “КТ”: Александр Яковлевич, вы сказали, что занимались серьезно спортом. А что это был за спорт и с чего началось ваше увлечение?
- А.Р.: У нашего поколения все начиналось в школе, потому что в каждой школе работало пять-восемь секций в обязательном порядке. Перечислю навскидку: волейбол, футбол, баскетбол, лыжи, коньки, шахматы, легкая атлетика. То есть пацанам было, куда деваться. Эти обязательные секции работали, как у девочек — домоводство. И это не считая судомодельный, авиамодельный и прочие кружки. И практически не было в школе мальчишек, которые не занимались бы спортом. Хлюпиков, как сейчас, было мало. Ну и я “за школу” бегал 100 метров, прыгал в высоту, играл в баскетбол.
- Владимир Дубинин: В том, что сейчас ребята такие пошли, компьютеры виноваты...
- А.Р.: На Западе компьютеры компьютерами, но там сильная школьная программа по физкультуре: они и в футбол американский играют, и бегают, и плавают. У нас же этого нет. Я не знаю, как у нас сейчас с физкультурой в школе, но думаю — слабовато. Потому что я езжу по армейским частям очень часто и вижу призывников: это что-то на грани добра и зла. А раньше физкультура в обязательном порядке была. Прикиньте: два раза в неделю в течение десяти лет. Это для обычного неспортивного человека нормальные двухразовые тренировки. То есть даже не посещая секций, школьник два с половиной часа в неделю уделял своему телу: бегал, прыгал, сдавал нормы ГТО, сначала БГТО, потом ГТО. Физкультурное образование было. Думаю, что сейчас этого нет.
 В. Дубинин, А. Розенбаум, А. Веселов и А. Вишневский в клубе "Геркулес" |
- В.Д.: К тому же тогда бегали, прыгали, в казаки-разбойники играли.
- А.Р.: Верно. Но я отвлекся. Не было в школах, как правило, боксерских и тяжелоатлетических секций, потому что они требовали специального инвентаря, специальных залов и специальных тренеров, потому что обычные учителя физкультуры с этим не справились бы, поскольку они были представителями более общих видов спорта: легкой атлетики, лыж и.т.д. Поэтому существовали отдельные районные боксерские и тяжелоатлетические секции и общества. Именно на бокс я и пошел.
- “КТ”: Кто был вашим первым тренером?
- А.Р.: Я записался к тренеру Григорию Филипповичу Косикьянцу (у которого, кстати, немного раньше занимался и Владимир Иванович), потому что у нас в старшем классе учился его сын Саша. Это было начало 60-х. А ведь тогда бокс был в большом почете. Сборная Союза была сумасшедшая. В 1966 году восемь золотых медалей на чемпионате Европе взяли. А какие люди были: Степашкин, Туминьш, Попенченко, Лагутин, Позняк, Агеев, Абрамов!
- “КТ”: Вам удалось добиться серьезных результатов?
- А.Р.: Я дошел до кандидата в мастера спорта.
- “КТ”: А почему решили не продолжать карьеру в спорте?
- А.Р.: Потому что это стало требовать более частых тренировок и поездок на соревнования и сборы. А ведь я учился в медицинском институте. А из медицинских институтов практически очень мало больших спортсменов выросло. Не потому, что не было ребят талантливых — не было возможности заниматься. Я не беру штангиста Аркадия Воробьева, который не стал серьезным доктором. Я знаю олимпийского чемпиона Маркина, который 400 метров бегал и учился в медицинском институте, но я не знаю, стал он доктором или нет. Мы не могли, как в технических вузах, сдавать дипломные работы. У нас отработки были конкретные: пропустил занятие — отработай на больном. Мы не имели возможности никуда ездить и серьезно тренироваться. А все, что дальше кандидата — это тренировки, поездки. Они не совместимы с вузом данного направления.Это могли делать лесгафтовцы, это могли делать герценовцы (студенты пединститута им. Герцена — прим. ред.), которые могли пропускать занятия, а потом получать зачеты. Я и медицину бросил — ушел песни петь — не потому, что был плохим врачом и не любил это дело. Наоборот: я ушел потому, что это слишком серьезное дело. То же самое и спорт.
- “КТ”: Вам не предлагали продолжить заниматься боксом?
- А.Р.: Мне делали предложения тренироваться дальше, но, повторюсь, у меня не было для этого возможности, и предложения отпали сами собой. А ведь я был человеком с хорошей реакцией. Не давал себя бить. Поэтому занятия боксом на мозге моем не сказались, к счастью.
- “КТ”: Неужели бокс так травмоопасен?
- А.Р.: Конечно, любой вид спорта травмоопасный, но все-таки лучше, чтобы тебя не били по голове. И потом нельзя сказать, что та же болезнь Паркинсона не провоцируется ударами в боксе, ведь каждый пропущенный удар — это микротравма. Пока вы на уровне любителя, вас и бьют меньше, и удары слабее, потому что вас бьют такие же кандидаты и перворазрядники. Мастер спорта или заслуженный мастер вас не бьет, потому что вы не доходите до его уровня. А если вы дошли до “серьезного” человека, у которого удар 350-500 кило? Я знаю многих моих коллег по спорту, и они все, за редчайшим исключением — замечательные ребята. Но половина из них — те, которые были серьезными чемпионами — “пробитые”. У них неадекватная реакция на внешние раздражители.
- В.Д.: Есть старая поговорка: “Где начинается большой спорт, там кончается здоровье”. Другое дело, что чемпионы нужны хотя бы для того, чтобы привлечь в спорт массы.
- А.Р.: Конечно. Любитель всегда доходил до кандидата. Это был максимум, до которого можно было дойти, не гробя свое здоровье. Потом все заканчивалось, потому что дальше это было невозможно, если ты занимался чем-нибудь еще. Хотя большой спорт нужен и нужны люди, которые им занимаются.
 А. Розенбаум и В. Дубинин |
- А.Р.: Очень редко. Тут есть ряд моментов: единоборщики вообще очень доброжелательные люди. Тот человек, который осознает свою силу, крайне редко ею пользуется. Почему? Потому что он всячески старается сначала “развести все по жиже” (до определенного момента решить проблему мирным путем) и бьет, когда видит четкую угрозу, когда некуда “уходить” — тогда, как говорится, “Бей первым, Фредди”. И я не знаю сильных людей из единоборств — драчунов, за исключением опять-таки “пробитых” людей. У меня был приятель Сермягин Саша, он был чемпионом “Динамо” по вольной борьбе в тяжелом весе, чемпионом страны по юношам, молодой пацан. Так вот, максимум, что он мог сделать, так это подойти зимой к человеку, взяться за пуговицы на его зимнем пальто и оторвать их двумя пальцами. Представляешь, как они были пришиты, эти пуговицы на драповых пальто? И люди понимали, что если он отрывает эти пришитые хорошими нитками пуговицы, то лучше его не трогать. Это первое. Во-вторых, тренера в то время... Не секрет, что сегодня развелось огромное количество шарлатанов, которые занимаются подготовкой людей к дракам. Нас к дракам не готовили, наоборот, у моих товарищей-каратистов, Славы Цоя покойного, Штурмина и других ребят была развита прежде всего психология мира — сила духа, а не агрессия. Кровопролитие не есть лучшее решение вопроса.
- “КТ”: Вы сказали, что знакомы со многими знаменитыми спортсменами...
- А.Р.: Мне уже под полтинник, и я много чего в этой жизни видел и знаю. И я очень дорожу тем, что моя профессия позволила мне общаться с огромным количеством выдающихся людей, в том числе и людей спорта. Это большое счастье. И потом, ведь моя нынешняя профессия очень сродни спортсменам. Мы много выступаем, много тренируемся, а основной человек, для которого мы работаем — это публика. И семьи наши живут без нас практически, потому что у нас все время поездки. Кроме того, со спортсменами меня сближает мое спортивное прошлое, как говорится, “восемь лет австрийского плена дают мне право”. С кем я знаком из известных спортсменов? Я многих знаю. Я знаю практически всех выдающихся хоккеистов 60-80-х годов, а Слава Фетисов для меня — молодой человек, которого я узнал мальчиком. Сашу Карелина я знаю с 18 лет. Я был знаком с покойным Эдиком Стрельцовым. Для меня это...
- “КТ”: Стрельцова называют русским Пеле...
- А.Р.: Я не люблю, когда Ленинград называют Северной Венецией или второй столицей. Любое гористое место в России прочему-то называют второй Швейцарией. Швейцария есть Швейцария, Урал есть Урал, Пеле есть Пеле, а Стрельцов есть Стрельцов. Он был выдающийся футболист. Надо понять, что мы были лишены международного сотрудничества, были закрыты. Это сегодня Шевченко может стать вторым Пеле или первым Гарринчей, или первым Шевченко. Он играет в Милане и прекрасно себя чувствует. Сегодня наши хоккеисты работают на Западе и там они такие же звезды, как и все остальные. Стрелец играл у себя дома, в своей родной стране и периодически выезжал на соревнования типа чемпионата Европы. И не более. Он не мог играть в тех клубах, которые дали бы ему мировую славу. Но это был выдающийся футболист.
- “КТ”: Александр Яковлевич, вы знакомы со спортом не понаслышке, серьезно занимались в свое время. А находит ли спортивная тематика отражение в вашем творчестве?
- А.Р.: Меня часто спрашивают: а нет ли у меня песен о спорте. Это — сложный вопрос. Мне трудно писать песни о спорте по двум причинам. Во-первых, я не обладаю достаточным сатирическим талантом к написанию песен “а ля Высоцкий”. Во-вторых, я не обладаю “ура-патриотическим” талантом для того, чтобы писать гимны спортсменам или работать на показуху, сочиняя “Мы — чемпионы” или что-нибудь такое. А серьезные песни о спорте... я слишком хорошо знаю спорт, чтобы его трогать по-серьезному, потому что мне не захочется обижать ни тренеров, ни спортсменов. Там такое количество проблем, начиная от денег и кончая окостенением позвонков у девочек-гимнасток, одерживающих победы “во славу Родины”, что просто не хочется обижать людей, которые этим занимаются и кладут на это жизнь.
Потому что как только спорт перестанет быть политикой, все станет по-другому. А пока спорт — политика, а по крайней мере последние десятилетия, после того как мир разделился на две системы — это политика, касаться спорта серьезно мне не хочется. Именно потому, что я — спортсмен. И именно поэтому у меня нет серьезных песен о медицине. Там та же самая история. Когда мне говорят о чутких руках и глазах хирурга, мне смешно. У меня есть такие строки:
Мне рассказывала Шурка —
Она лечилась целый год,
Какие руки у хирурга,
Когда он женщину берет.
Они и ласковы, и чутки,
И нет на свете их добрей.
А я видел руки у хирурга,
Когда он бьет своих детей.
(Смеется.)
То, что я знаю очень профессионально, я не хочу трогать серьезно. Поэтому у меня есть только два веселых куплета о спорте:
На ринг я вышел не спеша, поигрывая мышцами.
Я был в порядке, “Все — О’Кей”, — сказали мне весы.
Неторопливо снял кушак с халата санфранцискова
И подтянул до пояса фартовые трусы.
Я слева бил и справа бил, и в печень бил, и в голову,
И “двоечку”, и “троечку”, и крюк, и апперкот.
А он ударил, сука, раз, ну, бл..., как будто молотом,
И я с тех пор смотрю на жизнь совсем наоборот.
Мне рассказывала Шурка —
Она лечилась целый год,
Какие руки у хирурга,
Когда он женщину берет.
Они и ласковы, и чутки,
И нет на свете их добрей.
А я видел руки у хирурга,
Когда он бьет своих детей.
(Смеется.)
То, что я знаю очень профессионально, я не хочу трогать серьезно. Поэтому у меня есть только два веселых куплета о спорте:
На ринг я вышел не спеша, поигрывая мышцами.
Я был в порядке, “Все — О’Кей”, — сказали мне весы.
Неторопливо снял кушак с халата санфранцискова
И подтянул до пояса фартовые трусы.
Я слева бил и справа бил, и в печень бил, и в голову,
И “двоечку”, и “троечку”, и крюк, и апперкот.
А он ударил, сука, раз, ну, бл..., как будто молотом,
И я с тех пор смотрю на жизнь совсем наоборот.
Комментариев нет:
Отправить комментарий