Есть личности эпического масштаба, к судьбам которых люди возвращаются из поколения в поколение, словно б затверживается урок, без которого жизнь народа неполноценна. Такой личностью, бесспорно, является и народный самородок Иван Максимович Поддубный (1871-1949).
Школа патриотов
Он за одни сутки «переформатировал» сознание публики: вчерашние, по моде времени, приверженцы всего иностранного вдруг стали поклонниками русской богатырской силы. Случилось это 105 лет назад, в Петербурге 1904-го, и стало потрясающим сюрпризом не только для зрителей, но и для искушённых профессионалов, и, главное, для прожжённых организаторов чемпионата. Сенсационность заключалась в следующем. Предприятие было коммерческим. Организаторами турнира заранее был сочинён финал и распределены «между своими» четыре приза на сумму пять тысяч рублей (первое место — 3000, далее 1000, 600 и 400) Среди организаторов были европейские знаменитости: двукратный чемпион мира Поль Понс и «звезда» Парижа, 21-летний Рауль ле Буше.
О Рауле нужно сказать особо. На парижском чемпионате 1903 г., за год до этого, он победил Поддубного жульнически: его тело – как тогда же выяснилось – было натёрто по турецкой методе оливковым маслом, которое имеет свойство впитываться в кожу и выделяться вместе с потом. Рауль в буквальном смысле выскальзывал из всех захватов Поддубного, катаясь по арене, как сыр... Судьи, убедившись в жульничестве Рауля, не дисквалифицировали его: любимец Франции! Этим, к слову сказать, они оказали ему дурную услугу, которая в результате будет стоить ему жизни. Поддубному в тот год досталось «никакое» двенадцатое место. А через год, в 1905-м, «вечно второй» Рауль, чтобы «расчистить» себе дорогу к чемпионству, прибегнет уже не к маслу, а к более радикальному способу: наймёт бандитов для убийства Поддубного. Закончится для него это трагически. Но мы к этому ещё вернёмся…
На чемпионате 1904-го в Петербурге, чтобы схватиться с Раулем и отыграться за «масло», нужно было дойти до финала. А чтобы дойти до финала в этом чемпионате, где призы были уже распределены, нужно было…
Поддубный знал суровые нравы среды, знал, что борца, не выполняющего приказы устроителей чемпионата, могут и кожной болезнью заразить, и покалечить, и убить. Всем в ту пору был памятен случай, когда несговорчивого негритянского борца, победившего именно Рауля, бандиты сбросили с поезда.
Именитые французы, как и столичная российская публика, не сразу поверили в борцовский гений Поддубного. Расхожим было мнение, что Поддубный берёт не борцовским искусством, а грубой природной мощью. Иван Максимович стойко подыгрывал подобным мнениям, чем выказал себя настоящим стратегом. Потом он рассказывал: «Я делал искусственное дыхание, показывая, что я борьбу не знаю. Был неповоротлив, неподвижен, и если я клал противника, то всем казалось, что это случайно». Своей показной неуклюжестью он и профессионалов ввёл в заблуждение.
Когда организаторы обнаружили, что Поддубный гарантированно выходит на третье место (а это 600 рублей из 5 тысяч), они безо всякого смущения изменили условия турнира, объединив четыре приза в один: победитель получит 5 тысяч! Было ясно, что если Поддубный вдруг и справится с Раулем, выйдет на второе место, то двухметровый великан Поль Понс его без труда раздавит. Рост у Поддубного был обманчив – 184 см. Никто не верил, что Иван одолеет всех!
Кончилось тем, что ловкого и могучего Рауля Поддубный замучил до такой степени, с яростью припомнив масло, что тот сбежал с борцовского ковра, капитулировал. Ну, а в следующей схватке им был уложен на лопатки гигант Поль Понс. В решающих боях Иван Максимович показал всё своё виртуозное мастерство… Это был настоящий «бур». Тут же Поддубный громогласно потребовал вынести на арену свои пять тысяч и пальто: «За кулисы не пойду, убьют!» Публика ревела, она уже была на его стороне. Поклонники иностранной силы стали вдруг русскими патриотами.Не исключено, что в победе над антирусской революцией 1905 года есть и его заслуга.
Тропа на «Олимп»
Родился Иван Максимович на Иоанна Богослова, 9 октября (26 сентября) 1871 года в центре Украины, на Полтавщине, в селе Красенивка (ныне Черкасской области), по святцам и наречён был. В Красенивке он прожил 21 год. Примерно столько же и в конце жизни – в Ейске, курортном городе на берегу Азовского моря. Умер он 8 августа 1949 года.
Некоторые обстоятельства биографии Ивана Поддубного заставляют вспомнить о легендарных героях античности. Как и они, он знал своё предназначение, которому нельзя изменять. Как и им, ему ведомы были вразумления судьбы, испытания, победы, бедствия, странствия. Но как мало кому, ему была дарована старость с нежно любимой им женщиной, в глухой провинции… Впрочем, старость нищенская, голодная.
Поддубный впервые вышел на борцовский ковёр в Феодосийском цирке, в год возобновления Олимпийских игр, в 1896-м. Вышел как любитель из публики – цирк был бродячим. Соревнуясь в поднятии тяжестей с заезжими атлетами, он, портовый грузчик, оконфузился, но зато превзошёл их в борьбе «на поясах». Борьба эта была повсеместно популярной забавой, известной на Руси с XIII века.
К 1903 году Поддубный уже являлся опытным борцом на поясах и был известен Одессе и Киеву, Тбилиси и Казани. Он был артистичен и умел, когда хотел, нравиться публике. Был груб и жесток, и это тоже нравилось.
Граф Георгий Иванович Рибопьер (1854-1916), потомок Потёмкина, был для русского спорта тем, кем для художников — Третьяков, а для театра — Немирович-Данченко. Герой русско-турецкой войны, борец, конькобежец, наездник. Он возглавлял Санкт-Петербургское атлетическое общество и тратил на развитие отечественного спорта из личных средств до ста тысяч в год. В 1903 г. граф пригласил в Петербург работавшего в киевском «Русском цирке братьев Никитиных» атлета Поддубного и предложил ему — после серьёзного обучения французской борьбе — участие в парижском чемпионате мира…
Литературовед Виктор Шкловский не случайно заговорил о борцах, внедряя понятие «гамбургский счёт»: борьба была невероятно популярна. В наши дни это не сравнимо ни с чем. Если мы гипотетически объединим эмоции, рождаемые, скажем, футболом, боксом и теннисом, то всё равно не сможем себе представить того ажиотажа, который творился вокруг всевозможных чемпионатов по борьбе. В бархатных рядах столичных цирков сверкали бриллианты и эполеты, на галёрке кипели страсти среди студенческой и военной молодёжи, с прославленными борцами искали знакомств, их фотографии расходились тысячами… Воспроизводя легенду, Шкловский писал: «Все борцы, когда борются, жулят и ложатся на лопатки по приказанию антрепренёра. Раз в году в гамбургском трактире собираются борцы. Они борются при закрытых дверях и занавешенных окнах. Долго, некрасиво, тяжело. Здесь устанавливаются истинные классы борцов, чтобы не исхалтуриться». С тех пор «гамбургский счёт» как в литературе, так и иных видах творчества, – определение реальной значимости мастера. Ну, а в среде профессиональных борцов существовали понятия – «шике» и «бур». Первый означал работу на зрителя – артистичную демонстрацию эффектных приёмов. Финал шике, заранее известный борцам, для публики должен был таить интригу. В буровой же борьбе определялся наисильнейший. Вот здесь уже могли бороться всерьёз: «некрасиво» - до крови, до увечий…
Энергия чести
Существуют вполне внятные объяснения, почему борцы «жулят» и борются по сговору. Первое: иначе здоровья борцу не надолго хватит. Второе: каждый устроитель турнира сам жаждет стать «чемпионом мира» и приглашает сговорчивых. К слову сказать, в те годы подобные турниры-шике явили человечеству чуть ли не полторы сотни «чемпионов мира».
Организаторы соревнований поначалу пытались объяснить, втолковать Поддубному, что нельзя нарушать сложившихся правил. Что в финансовом смысле это вредит делу. Втолковывали: Иван Максимович, публика в городе N. вас уже знает, а борец Z. только приехал. Если вы под него сегодня «подвалитесь», то завтра публика придёт посмотреть на ваш реванш. А завтра вы с Z. будете бороться до закрытия цирка и никто никого не победит. Публика придёт и в третий раз. И будет полный кассовый сбор! «Я разумию, – простецки отвечал Поддубный. – Та тильки нехай Z. меня сам положит, если сможет». Вот и весь разговор. Хоть кол на голове теши.
Конечно, эффектные каскады борцовских приёмов проще выполнять по сговору с партнёром, отрепетировав их. Это понятно всем. В том числе и Поддубному. Только «подваливаться» под кого-либо он отказывался категорически, порой доводя до бешенства хозяев чемпионатов.
Известны слова знаменитого «волжского богатыря», а в последующем не менее знаменитого воздухоплавателя и авиатора Ивана Заикина: «Сохранять свою спортивную честь, не ложиться по приказу организатора чемпионата на определённой минуте, могли лишь выдающиеся атлеты, такие, как Иван Поддубный, Иван Шемякин, Николай Вахтуров…»
Цирк и спорт в известном смысле являются двумя различными моделями поведения людей – в любой сфере жизни, хоть и политике. Поддубный это чувствовал и отделял спорт от цирка. Цирк – это мастерство трюкача, это игра, в которой важны лишь зрелищность, артистизм, яркость поведения. Спорт – подлинная жизнь, единственная и неповторимая, не игра в жизнь, не пародия на неё, спорт и жизнь – это творчество, смысл которого не деньги, но душа. Он знал неимоверное количество борцовских приёмов, многое изобрёл сам. Интересно, что находясь на цирковой арене 50 лет, Поддубный жил на ней по своим, а не по цирковым законам. По признанию самого Поддубного, борьба была смыслом его жизни. И он стойко, до последней возможности, не позволял превратить себя в балаганный персонаж, обессмыслить себя.
Энергия победы
По тонкому наблюдению врача Е.Ф. Гарнич-Гарницкого, который вместе с Александром Куприным организовал в Киеве клуб атлетов, где одно время тренировался будущий «чемпион чемпионов», «Поддубный способен был развивать в нужные минуты энергию, подобную взрыву, и не терять «куража» в самые тяжёлые и опасные минуты борьбы…». То есть Поддубный был умным борцом, который умел управлять своим «борцовским вдохновением» и при необходимости доводить себя до состояния ярости. При этом его мозг работал, просчитывая ситуации, как компьютер. Представляется, что некоторыми своими качествами Поддубный сравним с легендарным Ахиллесом. Если ярость Ахиллеса, героя Троянской войны, когда тот узнал о гибели Патрокла, в состоянии была обратить неприятеля в бегство, одолеть бога реки Скамандр и убить Гектора, то ярость Поддубного выглядела так…
Сначала о предыстории происшествия. Чемпион Германии Иоган Поль выступал под псевдонимом Абс II и славился на борцовском ковре своею грубостью. Он запросто мог умышленно разбить противнику лицо, рубануть ладонью, а то и сломать ухо. Цирковое имя он взял у своего учителя – выдающегося немецкого борца Карла Абса.
Имя доброе взял, но не сохранил.
Поведение герра Абса Второго, который, к слову сказать, приводил в восторг известную категорию зрителей, было не спортивным и Поддубного, как и других атлетов, возмущало. О диковатых выходках немца Поддубный знал, в частности, от Георга Луриха, у которого он сам многому научился. Эстонец Георг Лурих был интеллектуалом, знал десяток языков, обладал литературными способностями и был предприимчив: являлся организатором различных борцовских чемпионатов. Когда Абсу выпало схватиться с Поддубным, то можно точно сказать: Абсу не повезло. Да ведь это и должно было рано или поздно случиться…
В августе 1904-го, в репортаже с московского чемпионата, проходившего в саду «Аквариум», газета «Русское слово» писала: «На днях боролись Поддубный и немец Абс. Борьба шла ожесточенная. Противники в борьбе налетали на рампу, на задний занавес, ломали кулисы. Дело дошло до настоящего ожесточения. Наконец после 37 минут бесплодной борьбы гг. Поддубный и Абс очутились за кулисами. Судьи дали звонок. Борцы уже ничего не слышали. Поддубный схватил Абса на «задний пояс», вынес его на одной руке на сцену и изо всей силы – силы Поддубного! – грохнул головой об пол… В кулисах раздался истерический крик жены Абса. Абс лежал без чувств. Дали занавес. Публика кричала: «Абса! Покажите Абса! Что сделалось с Абсом?..» За кулисами же происходила такая сцена. Явился доктор, Абса отливали водой. Доктор свидетельствовал: не произошло ли смещения позвонков. Поддубный уверял, что со стороны Абса обморок – притворство. И обвинял Абса, что тот борется «не по правилам»… Переполох в публике делался минут десять. Наконец распахнулся занавес и на сцене появился для успокоения публики пришедший в себя Абс».
Чемпион чемпионов и его «золотой век»
В 1905-м Поддубный стал победителем парижского чемпионата мира и получил главный приз — 10 тысяч франков. В чемпионате участвовали 140 борцов… Вот тогда Рауль ле Буше и нанял бандитов… Надо сказать, что и в будущем у некоторых людей по разным поводам будет не раз возникать желание расправиться с Поддубным. Однако выходило так, что пули его не брали. После парижского триумфа Поддубного пригласили в курортную Ниццу, и вскоре там появились киллеры... Пули его не брали и в будущем, он оставался, действительно, как Ахиллес, неуязвим. Впрочем, был случай в Гражданскую, когда при выстреле в упор пуля оцарапала ему плечо… В 1905-м Поддубного выручили случай, смекалка и дружески относящиеся к нему люди. Однако ему пришлось отказаться от турне по Италии и, скрываясь от убийц, спешно перебраться в Африку. В Тунисе его и настигло известие о гибели Рауля, который, не поладив с нанятыми им бандитами, был ими избит и вскоре умер от воспаления мозга.
Историки цирка считают, что «золотой век» французской борьбы (она же классическая и греко-римская) приходится на 1904-1909 годы. Именно эти годы освещены блеском побед Поддубного. Его награды, хранимые в специальном сундучке — золотые медали и значки, к концу «золотого века» весили два пуда!.. Он был популярен в России и Европе, открытки с его портретами расходились тысячами…
От нас тот «золотой век» заслонён последующими грозовыми событиями. Но если мы о нём и помним, то исключительно благодаря Ивану Поддубному. Журналисты сочинили для него удивительное звание — «чемпион чемпионов»…
Когда побеждает Цирк
В предисловии к «Возмездию» Александр Блок писал: «1910 год – это смерть Комиссаржевской, смерть Врубеля и смерть Толстого». Далее поэт перечисляет события того времени, когда «уже был ощутим запах гари, железа и крови», и прибавляет: «Неразрывно со всем этим связан для меня расцвет французской борьбы…» Однако то, что запомнилось поэту, было расцветом шиковой, коммерческой борьбы; пошлость воцарилась на арене, карлики боролись с великанами, китаец изображал японца... Эти состязания в большинстве своём были так же далеки от спорта, как вирши балаганного куплетиста от стихов автора «Незнакомки». «Золотой век» кончился, цирк победил спорт. В 1910-м Поддубный распрощался с ареной и вернулся в Красенивку. Ему возжелалось иметь свой дом. Хотелось счастья. Да и то – к сорока-то годам – пора. В окрестностях родной Красенивки и соседней Богодуховки он обзавёлся 120-ю десятинами чернозёмов (более 130 га), женился, облагодетельствовал родню земельными наделами, выстроил в Богодуховке усадьбу на площади 13 десятин, завёл две отличные мельницы, модную коляску…
Он не был грамотным человеком, писание ему давалось с трудом, знаками препинания, кроме точек, Иван Максимович пренебрегал. Поддубный не был и деликатным человеком, мог «по-барски» подать человеку «не равному себе» для пожатия два пальца. Вращаясь «в сферах», ему проще было уложить на лопатки дюжину гренадерских офицеров, чем научиться пользоваться ножом и вилкой… Однако мы знаем людей, которые неплохо воспитаны, но понятие о своей профессиональной чести (творческой, политической или научной) имеют самые произвольные, проводя жизнь в жанре «шике». Уж только поэтому о Поддубном хочется и помнить, и думать.
Поддубный очень скоро разорился. Одну мельницу со зла сжёг его младший брат, вторую, как и имение, он отдал в уплату долга своим конкурентам, владельцам окрестных мельниц, неким Рабиновичу и Зархи. В 1913-м борцовский ковёр вновь уже пружинил под его стопами. И о нём вновь заговорили с восхищением… Он до последнего держался своего принципа: «пусть положит, если сможет».
Русский эпос
Во время безумной мясорубки гражданской войны, перемалывающей силы народа некогда великой, а ныне разорванной страны, когда нужно было делать выбор уже не между спортом и цирком, а между не верящими в Бога «красными, зелёными, золотопогонными», Поддубный выбрал… цирк. Теперь, по прошествии без малого ста лет, мы даже можем вполне одобрить выбор: место героя – если вокруг всё превращено в кровавый балаган – в цирке, среди фокусников и хохочущих клоунов, среди акробатов и улыбающихся наездниц. Однако, как Ахиллес не укрылся на острове от бурь своего времени, так и Поддубный не укрылся под куполом цирка…
«…Страшен год по Рождестве Христовом 1918, но 1919 был его страшней», – это из «Белой гвардии» Михаила Булгакова. В 1919-м, когда Блок, глядя сквозь гудящие времена и пространства, писал предисловие к «Возмездию», Поддубного в житомирском цирке едва не пристрелили пьяные анархисты. Пришлось бежать, бросив вещи, а потом скитаться, нищенствовать.
В Одессе войска А.И.Деникина и союзников. Борец Николай Разин рассказывает в своей книге «Полвека назад», как шёл он однажды по роскошной Деррибасовской и вдруг… «И вдруг вижу: навстречу – Поддубный. Обросший, похудевший, грязный». Разин зазвал его к себе. «Пришли ко мне на квартиру, – пишет далее Разин. – Пока я на скорую руку приготовил ужин, смотрю: Поддубный спит. Не стал будить. Двое суток спал Иван Максимович, просыпаясь лишь для того, чтобы съесть бутерброд и выпить чашку бульону. Отоспавшись, он, наконец, рассказал, что с ним произошло в Житомире. Оказывается, его чуть не застрелили анархисты. Причина тому – лента чемпиона мира. Французский флаг по цветам такой же, как русский: белая, синяя, красная полосы… Увидев традиционную ленту на груди Поддубного, один из анархистов стал кричать, что Поддубный поддерживает царя, раз носит цвета царского флага. У цирка Ивана Максимовича караулила целая банда полупьяных анархистов. Пришлось ему с чёрного хода ехать на вокзал, и, бросив все вещи, без денег добираться до Одессы». После Одессы Поддубный с Разиным оказались в Керчи, там тоже было много войск. С продуктами – туго, а вина – вволю. На набережной их зацепили пьяноватые офицеры, которые вели себя хамски. Разин пишет: «Вид двух широкоплечих здоровяков подействовал на голодных офицеров так же, как красная тряпочка на быка. Один из них, пошатываясь на тоненьких ножках, подошёл к нам вплотную. Иван Максимович сощурил глаза и, заложив руки за спину, остановился. Усы опустились книзу. Он злился. Офицер, презрительно улыбаясь, заорал:
– Разъели морду, мужичьё! Стрелять вас надо!
Иван Максимович с деланным равнодушием спросил: – Що господину офицеру треба?
– «Що»?.. Ах ты, хохляцкая твоя харя! – захохотал офицер. – Мне треба в тебе сделать дырку.
Он вынул револьвер и приставил дуло к груди Поддубного. Ждать было нельзя. Спьяну ему ничего не стоило спустить курок. И я, не раздумывая, левой рукой ударил по револьверу снизу вверх, а правой саданул офицера по челюсти…»
Грохнул выстрел, пуля оцарапала Поддубному плечо. Офицеры бросились на атлетов. «Мы били их, – рассказывает Разин, – куда попало. Они тут же валились, как снопы, и уже не поднимались. Иван Максимович, понимая, что значит в таком городе избить офицеров, закричал на всю набережную:
– Рятуйте, люди добрые! Убивают!
И тут же наносил удары такой силы, что трещали офицерские кости. Я стал вторить ему, делая вид, что разнимаю их.
– Да что вы делаете, господа офицеры?! Вы ведь убьёте его!
И тоже бил по наглой морде кулаком. Кто-то пытался стрелять. Не знаю, чем бы всё это кончилось, если бы не подоспел патруль. Нас, офицеров и старика грека, который продавал поблизости каштаны, забрали в комендатуру. Комендант, красивый молодой полковник, сразу узнал Поддубного. Улыбаясь уголками губ, он допрашивал свидетеля, старого грека:
– Как было?
– Гаспада афицеры кидались на этих двух. Адин кричал: «Рятуйте!» Другой разнэмал их…
Комендант, допросив побитых офицеров, которые, моментально протрезвев, держались за заплывшие глаза и вывихнутые челюсти, отпустил нас, сказав тихо на прощанье:
– Я советую вам уехать сегодня же ночью, иначе вас застрелят эти подонки».
В том же 1919-м Поддубный с группой борцов выступал в Бердянске. Город взял Махно. Нестор Иванович, узнав, что в городском кинотеатре борцы проводят «чемпионат», распорядился устроить для своих бойцов представление. Клоун Пётр Тарахно (1895-1976), которого махновцы для представления сняли с поезда, поведал о нечаянной встрече с коллегами в своей книге «Жизнь, отданная цирку». Борцы сидели в кинотеатре за столом, тоскливо жевали хлеб и запивали его кипятком. Рядом, на скамейке, завернувшись в тёплый халат, лежал Иван Поддубный. Шестнадцать борцов без энтузиазма ждали вечера. И он наступил. Зал – битком до отказа, не протолкнуться, не продохнуть, всё тонуло в табачном дыму. Махно появился со свитой – начальником контрразведки Лёвкой Задовым, идеологом Эйхенбаумом, головой гуляйпольского совета Коганом. Атаман завалился в подставленное кресло, представление – началось. Когда ведущий, знаменитый балагур-конферансье Иван Лебедев, по прозвищу Дядя Ваня, называя имена борцов, объявил: «Иван Поддубный», – Махно вскочил, захлопал в ладоши; прочие – восторженно взвыли. Однако обстановка не располагала к вдохновенью, боролись без огонька. Махно стало скучно, и он распорядился, чтобы его боец – некий Грицко, «огромный рыжеволосый детина, без рубашки, в каких-то неимоверно больших трусах фуксинового цвета», – померился силой с борцом Стецурой. Адъютант Махно громогласно расшифровал волю «батьки»:
– А ещё наш отаман батька Махно велив сказать тебе, Грицку, що ежели ты, шельма, не покладёшь энтого актёрщика на лопатки, он собственноручно пристрелит тебя, як собаку.
Дядя Ваня распорядился, чтобы Стецура «подвалился» под Грицка на десятой минуте. Тот подчинился. Махно был доволен… Настала очередь выйти против Грицка Поддубному. Вскоре Грицко был поднят в воздух и обрушен Поддубным на спину с таким грохотом, что чуть не проломил доски сцены. Публика от восторга палила в потолок, Махно лупил в ладоши. Грицка он не пристрелил, велел ему нужники чистить, а «актёрщиков» наградил…
В Одессе 1920-го – в городе, который ещё недавно носил борца на руках – Поддубному довелось побывать в застенках ЧК, где расстреливался каждый, заподозренный в антисемитизме. Некий борец с именем Иван Поддубов, успевший эмигрировать, подозревался в причастности к еврейским погромам и был в списке, подлежащих убийству. В лицо Поддубного помнили, отпустили. А тут и весточка с малой родины: жена нашла Ивану Максимовичу замену. Ещё и медали прихватила. «Эх ты, Нина-красавица!..» Он перестал есть и разговаривать, а потом и узнавать кого бы то ни было… Вскоре жена писала ему покаянное: «На коленях пройду весь путь к тебе, Ваничка»…
Не надо, отрезано!
Не надо, отрезано!
Вокруг света и тени
Советская власть поддержала артистов цирка, сочтя арену хорошим местом для революционной агитации. Троцкий в цирке был свехпопулярен…
С 1922 года Поддубный работал в московском Госцирке, потом в петроградском.
Как-то оказался Поддубный на гастролях в Ростове-на-Дону и познакомился там с Марией Семёновной… Помолодел Иван Максимович, уломал, обвенчались. Мария Семёновна была женщиной религиозной. Нужны были деньги…
НЭП понёс его по городам и весям, занёс в Германию, потом в США. Оттуда он писал Заикину: «Ты не напрасно боишься Америки. Это страна жулья… Но зато, если понравишься, – только знай собирай доллары…» Он произвёл в Америке фурор, исколесил всю страну, был даже провозглашён «чемпионом Америки». Его уговаривали остаться. Впрочем, «уговаривали» – не тот глагол, заставляли: в ход шли серьёзные угрозы, шантаж, невыплата денег. На прощальном банкете присутствовало более тысячи человек… В 1927 году по пути из Нью-Йорка его пароход зашёл в Гамбург, который, оценив истинный класс борца, завалил его цветами. И вот – Ленинград. Имперский город встречал его, как во все времена столицы империй встречают своих героев. Но главное – на причале стояла Мария Семёновна. В его честь были устроены спортивные игры.
В Ейске Поддубные купили большой двухэтажный дом с садом. Но борцовского ковра Иван Максимович не оставил, гастролировал до 1941 года, до юбилейных семидесяти. В ноябре 1939-го в Кремле ему за действительно выдающиеся заслуги «в деле развития советского спорта» вручили орден Трудового Красного Знамени. В Европе уже шла война, начинался всемирный «бур». Богатырские мускулы Поддубного и его преемников, среди которых были и командармы, олицетворяли советскую мощь.
В годы немецкой оккупации семидесятилетний Иван Максимович, чтобы прокормить себя и близких, служил маркёром в городской бильярдной. После освобождения Ейска в 1943-м – вновь гастроли. Раненные бойцы могли видеть в нём былинного богатыря. В декабре 1945-го, когда отмечалось 60-летие образования Атлетического общества, находившегося некогда под августейшим покровительством Его Императорского Высочества Великого Князя Владимира Александровича, Поддубному было присвоено звание заслуженного мастера спорта СССР. Он был активен, вёл переписку, делал обращения. В 1947-м он выступал с программой «50 лет на арене цирка»… Последние годы были тяжелы. Он нищенствовал, голодал. Потом был перелом ноги и гибель от инфаркта; сердце лопнуло, как от удара стрелы.
В одной из эпических поэм («Эфиопида») Ахилл погибает от двух стрел. Первая ударила в ногу, вторая – в грудь.
На родине Поддубного, в селе Красенивка (ныне Черкасской области), ежегодно проводятся международные турниры его памяти. В селе есть музей, а в музее портрет Поддубного с чемпионской жёлто-голубой лентой на груди. Это так расцветили его парижскую чемпионскую ленту 1905 года. Устроители нынешних турниров не устают повторять, что Поддубный - великий украинский богатырь. О том, что он подписывался «Русский Богатырь Иван Поддубный», здесь стараются не вспоминать. Хочется верить, что это жульничество - явление временное.
Комментариев нет:
Отправить комментарий