Из переписки Ивана Заикина и Александра Куприна 1907-1930 гг. Полвека назад в кишиневе умер знаменитый борец, дважды чемпион мира, а также один из первых русских авиаторов, иван михайлович заикин (5.xi.1888 - 22.xi.1948). Как можно было предположить, дата прошла незамеченной и неотмеченной.
Тесная многолетняя дружба связывала ивана заикина с александром куприным. Со стороны писателя это был не просто интерес "коллекционера человеческих типов" к людям экзотических, ярких и мужественных профессий, таких, как балаклавские рыбаки, цирковые артисты, жокеи, водолазы, авиаторы, а настоящая дружба. Куприн очень ценил заикина. "Это еще пустяки, ваня, что сделать огромную карьеру своей природной силою и мордовской хитростью (простота, как мордовский лапоть, о 8-ми концах), - писал он заикину в 1927-м. - Важнее твоя славная доброта и искренность. Все тебя знают. Как назовешь твое имя, сейчас же все мужские морды и дамские личики расплываются в масляничные улыбки. Очарование - это великий козырь. Далеко не все им владеют". Кстати, другой чемпион мира по профессиональной борьбе, иван поддубный, подобным обаянием не обладал, на арене был по-настоящему жесток, и борцы его побаивались. Заикина же все любили. "Милое мое взрослое дитя!", "саженный болван и вообще в жизни доверчивый расстегай", "милый богатырь", "мой дорогой братишка" - такие высказывания рассыпаны по письмам куприна к заикину. "Ах, ваня, ваня, наша дружба перенесла много испытаний. Она как бы проверена огнем, женщиной, водою, смертью, золотом и прочей хреновиной", - писал ему куприн в 1927-м. Заикин же, со своей стороны, просто боготворил старшего друга и все купринское семейство.
После революции заикин оказался в бессарабии, поселился в кишиневе, гастролировал по европе и америке. Румынским подданным не стал, хотя одно время подумывал об этом, будучи усиленно склоняем местными властями к переходу в "румынство". Однако куприн отсоветовал ему становиться "заикинеско". В америке русскому борцу довелось на себе испытать подлость и низость соперников, когда один из них, чуя неминуемое поражение, попытался оторвать заикину ухо. В бессарабии, румынии, сербии хлеб насущный приходилось ему добывать такими номерами, как сгибание на плечах двутавровой балки или переезд через себя по доскам грузовика с полным кузовом зевак. Куприн писал другу по этому поводу: "да и стоит ли публика того, чтобы перед нею тянуться изо всех сил и жил? каждый человек из ее состава может быть в отдельности милым, приятным, мягким, добрым, занимательным, щедрым человеком. Но вместе, вкупе, в целом - это хам, зверь, трус и дурак. Ведь в глубине души вся она, эта г-жа публика, жаждет увидеть зрелище, как человек разобъется, искалечится, угробится на тырсе1. Крови жаждет, сука!".
Когда в 1940-м, по договору между ссср и румынией, бессарабия и западная буковина отошли к ссср, заикин автоматически превратился в советского гражданина. Он получил от советской власти персональную пенсию и как знаменитость, в политической деятельности не замеченная, был осыпан разными "омажами" (звание заслуженного мастера спорта, статья в "огоньке" и проч.).
БОльшое количество писем куприна к заикину хранится в ргали (ф. 2347, оп. 1, ед. Хр. 21-25). 11 писем куприна заикину хранятся в государственном литературном музее в москве и были опубликованы н.И. Колевым в сборнике "новое и забытое" (м., 1966) - к сожалению, вероятно, по цензурным условиям времени, со множеством неоговоренных купюр и более чем лаконичными, частично ошибочными, примечаниями. Лишь в очень небольшой части купринские письма заикину были использованы в книге ксении куприной "куприн - мой отец" (м., 1979) и воспоминаниях заикина "в воздухе и на арене" (куйбышев, 1965), записанных и литературно обработанных в.Кирюшкиным.
Письма написаны, как это умел куприн, крепким, солоноватым, мужским языком. В ргали хранятся и несколько писем заикина куприну. Русский богатырь, которого куприн выучил грамоте, читал довольно бегло, писал же с большим трудом, более или менее освоив лишь подпись под контрактами. "Мне легче было телеграфный столб сломать, чем письмо написать", - признавался заикин. Поэтому письма он диктовал, и в зависимости от того, кто держал перо, они написаны иногда культурным, интеллигентным почерком, почти без ошибок, чаще же - крупными полудетскими каракулями, принадлежащими руке второй жены заикина анны фоминичны, не уступавшей мужу в малограмотности.
Публикуемые впервые два письма куприна печатаются с сохранением авторских особенностей правописания, письма же заикина (также ранее не публиковавшиеся) - с частичным сохранением их своеобразнейшей орфографии.
В первом, недатированном письме (апрель 1927-го), куприн откликается на просьбу друга отослать письмо к оставшейся в ссср дочери заикина п.И. Самсоновой, с тем чтобы ответ пришел на адрес куприна (очевидно, борец уезжал на гастроли и на какое-то время лишался постоянного адреса).
1.
"Почтеннейший иван михалыч, милый мой ваня. Письмо твое к дочке у меня. Но, вот, я не знаю: ты ли не написал мне ее адрес, или я его потерял? сделаю я это, конечно, с удовольствием, как и всегда готов исполнять твои поручения. Боюсь одного: имя мое там довольно известно и не особенно любимо. Вот, на днях, мы все прочитали в советских газетах, а потом перепечатали в эмигрантских, что в конце марта был назначен показательный суд над буниным, мережковским, бальмонтом и мною, над этими слугами проклятой буржуазии, наемниками антанты, прихвостнями белогвардейщины и т.Д. И что никто из писателей тамошних и вообще интеллигентов, из отвращения к нам, не согласился пойти в защитники; так что пришлось самому правительству назначить нам адвоката. Конечно, все это дико. Смешно, особенно если подумать, что в 1927 году они вновь перепечатали 12 моих книг (конечно, бесплатно). Так я и думая, как бы письмо, мне адресованное, не обратило бы на себя их благосклонного внимания, и как бы писавшему не влетело. Поразмысли над этим.
Вряд ли для тебя будет утешением узнать, что живем мы "кепьско". Мои, посланные в америку кино-пьесы, все еще лежат в лос-анжелесе, и о них ни слуху, ни духу. Лавочники больше не верят в кредит. Весна холодная и мокрая. Пишу с большим трудом, потому что мысли бродят, как беспослушные овцы.. Зачем, о иван, затеял ты революцию во время войны? это все равно, что случился пожар в борделе, а проказливый гость заливает его керосином!
целую тебя, дружок мой. Привет чете орловых.
Твой А.Куприн.
А прежде-то! бывало, иссохнут денежные источники, или здоровье плохо, или скука одолеет - только свистнешь судьбе: ты! кривая! помоги! - а она сейчас же: "слушаю, батюшка иван михалыч! к вашим услугам, дорогой александр иванович!.
Ах!".
* * *.
ВТорое публикуемое письмо написано куприным на новый, 1928 год. Опускаем первый абзац с приветствиями и поздравлениями.
2.
"<..> УЖасно я обрадовался, получив, наконец, письмо твое. Мне казалось, что уже два года не имею от тебя сведений. Не могу сказать, что милый художник витя федоров был аккуратным посредником в переписке. Я получил от него лишь одно письмо, в котором он грозился прислать мне твой портрет, но, главным образом, просил меня устроить его в париже в кнематографе, артистом. Он-де, очень фотогрегиничен <так!> и был бы чрезвычайно хорош в ролях валентино покойного2. Мог бы-де, быть хорошим партнером для моей дочери. Ну что я ему ответил бы? во всех студиях парижа с утра до вечера стоят сотни и тысячи лицеистов, пажей, дипломатов - все бывших, с прекрасными манерами и подлинных красавцев, и все это для того, чтобы сняться в массе, статистом, на секунду, в общем движении. Да и дочь моя - не действующее лицо в пьесах, а пока только так называемый "силует". Словом, дорога тяжкая, требующая и счастливого случая и упорной настойчивости. Словом - я не ответил, чтобы его не огорчить. А он обиделся и замолчал.
Что-то и у меня наклевывалось было с америкой. Просили из "los angeles" и у меня два лица позволения переделать для фильмы: одно - поединок, другое - суламифь. Я разрешил, а они вдруг замолчали. Ах, если бы ты знал, сколько жулья вокруг этого великого немого! куда больше, чем было в той же калифорнии около золотых россыпей!.
Рад за тебя, что ты связался в переговорах с пфейфером, и от души желаю, чтобы из этого дела вышли доллары3. Отдыха, дорогой мой, отдыха требуют наши мускулы и мозги, теперь треплющиеся вдвойне против прежней, домашней жизни. Я уж и то перестал придерживаться рюмочки. Хромает натура.
Думаешь ли ты о том, что в америке все-таки "вольная борьба"4. Я тебе и в первую твою поездку говорил об этом, а ты махнул рукой: "нашел тоже, девку мудями стращать". Оказалось, что муди-то эти чугунные, с когтем5.
Обнимаю тебя, целую. Пиши, ради бога, хоть открытки. Да адреса поразборчивее.
От моих дам дружеские приветы. Любящий тебя а.Куприн"
* * *.
Затем переписка куприна и заикина надолго - почти на два года - прерывается. Поездка в америку сорвалась, и заикин был вынужден зарабатывать, гастролируя по румынии и выступая на ипподромах.
3.
"3-го августа 1930.
Двух летняя исповед и доклад старшому брату александру ивановичу, елизвете морисовне, ксении александровне куприным. Начну рассказывать все по порядку. Два года тому назад, когда была между нами горячая переписка о приезде александра ивановича сюда в румынию, дабы подкрепить свои силы, использовать волконические злаки6, я радовался, как ребенок, готовился к этой встречи с такой любовью, как только можно любить мать, отца и своего дорогого учителя; приготовил соответствующую мзду, до двух сот тысяч лей, чтобы нам не нуждаца и не быть ни от кого зависим, свободно держа себя. Почти все было налажено, директора своего подготовил, сказав ему, что я уйду на два, на три месяца на отдых. Он слехка покасился, но контракт мой был пунктуально выполнен, в ожидании тебя, как бога, и тут полное разочарование. Получаю от тебя последнее письмо с французского курорта, где ты пишишь, что сожалеишь, что увлекли тебя <в> невыгодную зделку и утащили на французский курорт. Полная апатия и разочарование: все провалилось в моей душе. С этого момента наши дела день за днем стали падать. Облетев почти все города, маленькие и большие, румынии, окромя убытку - ничего; сбережения мои таили, и моя чебулаевская шайка чуть толстую шею мне не отгрызла. Я задумался выбраца в другую страну. Никак не было возможности: во-первых, паспорта были ни у всех в порядки, да и хворосту не было. Предлагали в варшаву, прагу, ригу, а предложение принять не мог. А тут, как на грех, одному директору одолжил 40 тысяч на чесное слово, - пропали; другой меня подковал на 30 тыс., Борцы - кто 5 т., Кто 10 т., Кто 3 т., - И осталася манишка и записная книжка. А время все шло; метался, как белка в колесе. Месяцов восемь тому назад задолжавшие борцы стали один по одному разъежаца кто куда, и финал: остался один, как бобыль. А тут, как на грех, в этом году четыре сурьезных катастрофы. Первая: подсунул еврей вместо железа стальной мельнечный вал. Чуть-чуть спину не сорвал, пришлось нидельку пролежать. Фторое: на пасху работал в кишиневе на эподроме, пуская ижидневно после своей работы три машины. Погода была дождливая, земля была влажная, спотевшись ложился на сырую землю и получил воспаление лехких, но, благодаря прекрасного доктора, быстро поставил на ноги. Вскоре после этого давал одну гастроль недалеко от кишинева, <в> ганчешти, где дворец малучбея, который обокрал всю турецкую казну <и> сбежал в румынию много лет тому назад. На весь этот маленький городок была лишь одна машина, и то ей управлял казак. От страха ли, или цель какая-небудь была, я, право, не понемаю: когда взъехал на меня, колесо соскочило с доски прямо на левую руку и <с> левой стороны головы. Вырвал куски мускулов из левой руки и сорвал кожу с головы; буксовал на мне около трех минут, пока толпа не сорвалась с мест <и>, столкнув афтомобиль, принялась дубасить шофера. Встал я из<-под> афтомобиля, обливаясь кровью, и спас от толпы шофера. Бедный шофер избежал (куда - неизвестно) из города. Мне же сурьезного повреждения не причинил: рука осталась цела, череп не проломил. Подлечив себя своими средствами, даже не оброщаясь к докторам, снова вчетвером отправились на гастроли. Денег никаких, кризис колосальный, с хлеба на квас, а тут заболел колега, ты его знаишь, одессит добровольский-подубов, работал под поддубнова, может забыл, видел в тефлисе. Провозился с его болезней дней 15, он истекал кровью, выплявывал остатки лехких. Отвез в кишинев, определить в больницу, <и> снова отправился на гастроли, на этот раз водиночестве. Моршрут был таков: pluest, buharest, sofia, белград, мелан и париж. Вероятно, было не суждено после этих перетурбаций. Первая гастроль в одиночестве - плоешти, 20-го, проходила на эподроме треклор, с футболистами. После игравших каманду должен состояца мой выход; футболисты играли скучно, под гробовое молчание. Я слехка нервировал душою: вот публика проклятая, ничем не пробьешь. Без музыки, под сухую, нужно было выходить. Разложив среди поля, на самой середине, свой реквезит, приказал с большим молотом кузнецу ударить по рельсе, что означало мой выход. Настроение было прекрасное, день благоприятствовал, трибуны застонали, я же по-стариковски исполнил все свои номера с большой лехкостью и любовью. Мыслено подумал: "пронеси, господи, последний номер: пробег двух афтомобилей". Внемательно осмотрев прочноту доски, без дефекта, подошол к шоферам, давая им наставления, каким темпом нужно ехать через меня. "Поняли?" - "поняли". Окрестив себя крестным знаменем, мой арбитр дал свисток. В каждой машине сидело по 10 человек. Первая машина проехала благополучно. Шофер второй машины, молодой (машина тяжолая - 2,200 кгр. И 10-ть пассажиров), - по нервности и глупости не понял, вероятно, хорошо меня. Не дождавшись, пока сойдет с доски первая машина (когда сходит машина с меня, то задний конец <доски> подымаеца в высоту метра полтора), и он, аболделый, врезаица с полного хода прямо под доску, ударяит правым колесом по моей религии. Я без памяти. Тут слепое счастье помогло: доска задержала афтомобиль и заглушила ему глушитель мотора. Дальше я уже ничего не помню. Когда на этой же машине привезли меня в больницу, то оказалось: перелом левой ноги, и со лба и до половины носа шкура снялась, как бахила. Нечего сказать, весело было. Дали мне первую помощь, за ночь немного пришол в себя, утром посмотрел в зеркало: о ужас, под глазами как угли, словом, обезображен изрядно, но благодарю господа бога, какой святой помог: был на волосок от смерти. Слехка помят правый бок; левая рука, сердце - слава богу, <целы>. Этот год для меня ужасно не счастливый, а тут как нарошна бухарестская наша "речь" написала мою похоронную. Не могу себе представить, <что будет, если> докатица весть до моей дочки и внучат и до всего заикинского рода села талызина. Рев будет звериный7. Больше 3-х сот раз был отцом благословенным и крестил у родных. 17-й день лежу в больницы, ногу два дня <назад> положили в гипсе, лицо начинает принимать свой благоображеный вид. Забрасывают со всех сторон балкон письмами и телеграмами. Слава богу, брат, бог с нами, а мы с им. Работала здесь руская трупа, так совпало, и.Н. Дубровин (правда, ты об них жалкого мнения); без ведома моего зделали подписной лист, собрав несколько тыщенок, и позорно збежали, даже ничего не сказали. Бог с ими, это свойственно им. Эта зима была очень тяжолая, шатались по бесарабии, как пушкинские цыгане. По словам доктора и профессора, для полного выздоровления потребуеца не менее двух месяцов. За больницу плачу 100 лей в сутки; после больницы неапходимо нужно поехать в акерман, взять 15-20 грязевых ванн, а фисташки на исходи. Необходимо бы было подкрепление на тысячу франков, это меня бы вполне устроило б. Абращаюсь к вашей троицы: если это возможно, прошу не отказать, в долгу не останусь8. Я бы так сильно не нуждался, но забил последние гроши в ремонт для зимней берлоги, десятка 2 тысяч лей, это меня абезсилело. Не могу скрывать от вас: сошолся с одной бедной женщиной, анной фомин. Волковой, родом бесарабиянка, имеет маленький домик в загородной части. Их три сестры, кажная из них имеет по маленькому домику в одном дворе. Это не дома, моя имеет-то землянку, в двери пролазил я боком. Прекрасные люди, с хорошей, хлебосольной душой, атносяца ко мне очень тепло и мило, но бедные, все работают тяжелую работу, дабы <добыть средства> на существование. С чего ты взял, что я семью федорову люблю больше, чем тебя, поверь, брат, у нас только туловища разные, но серца бьюца во едино. Мы вместе смотрели в лицо смерти с тобой, без аверченки <так!> говорю. От скуки сейчас перечитываю находящиеся под рукой рассказики твои, краснова, "бунт пугачева" и "сибирский поход", который для меня хорошо известен. Заканчиваю свой доклад, прошу отнестись с полным доверием, ибо для тебя правды некуда девать. Писала под мою диктовку моя будущая нареченная законная жена анна фоминична. Если возможно, не откажи в моей прозбе. Прошу, не поскупись написать о твоем житье бытье. Твой, горячо вас любящий, борец авиатор
иван заикин.
Мой постоянный адрес: кишинев, каменоломная, 17, или dragoc voda, по румынски.
Сейчас адрес такой: больница шулер, ул. Рудулуи, плоешти, румыния. Ивану заикину.".
* * *.
4.
"Август 1930.
Родные мои александр иванович, елизавета морисовна и ксения александровна. Два письма ваши получил, мне их дослали из плоешти через месяц и пять дней. Из больницы меня выперли, несмотря на то, что на свою цаплю совершенно и до сих пор встать еще не могу; раны не зажили, положили ногу в гипс, и с гипсом, говорят доктора, можешь лежать и дома. Да им надоели мои поклоники. Каждый из поклоников лезит к доктору справляца о моем здоровии телеграфно и письмено, и даже лично, что их страшно волновало. Оне даже поразились, что это за бык, за которого какие-то люди безпокоюца. Поэтому оне старались меня сплавить с больницы, дабы дать им покой. Когда я делал из плоешт до кишинева перенесение своего туловища, что-то было ужасное. Нога раздулась, как колода, на згибе раны треснули и получилось сильное восполение, но типерь, слава богу, лучше. Недельки через полторы думаю, можно начать мазать. Пока дотронуца до ноге не возможно; упадет жар и краснота, начну <лечиться> своими средствами. Не теряю надежды, думаю, что исправлюсь, но сейчас вы бы меня, кажеца, и не узнали, адне скулы. Когда я встал на четырех ногах, то-есть на костылях, <и> посмотрел в зеркало, так себя ище не видал ни когда, как с того света. Так повреждений не чувствую никаких, и за это благодарю бога. Интересный поступок докторов со мной: когда им утром нужно было делать перевязку, то потребовали деньги в перед. Пока неуплатили, они даже не претронулись до меня. Тут вот я и почувствовал, как быть без своего "я", без здоровья и без хвороста. Мне кажеца, и воловьи нервы, и то бы заговорили б. Промычал сибе несколько слов под нос, хотел с ими вступить в пререкание, да лучше уж было атделаца молчанием. И вот до сих пор молчу, фторой день начинаю поднимаца. Думал, в кишиневе будет немножка лучше, много было поклоников и друзей, но они были тогда, когда я был здоров. Как нарочно, никого, адна во круг меня анна фоминична, то-есть моя жена. Получил рижскую газету, подпись п.Трубников, вероятно, п.Пильский, посмеялся от души: о тефлиском случае с гольшмитом. Он <пишет>, ссылаясь на тебя, но у него получилось довольно сочно9. Будишь писать ему, помяни добрым словом. Работать, вероятно, не смогу месяца два, сижу на агромном якоре, а жорлов просит. Земляные стены гладать не будишь, а к своим колегам я никогда не абращался и абращаца не буду, как бы мне плохо ни было. Прошу елизавету морисовну и ксению алекса<дровну>, если одну крошку уважают меня, и хоть малейшая возможность есть, помочь мне в эту трудную минуту, прошу. А по выздоровлении и при первой возможности сумею отблагодарить. Получил от федорова ваше письмо из америки, которое тобой получено от фефера, но дело ф том, <что> меня не пустят. Первое: строгая проверка глаз, слепых не пускают, да и не надежный этот господин. По выздоровлению думаю проехать <в> ригу и ривель, имею от туда некоторые предложения. Сергей малевич10 шлет вам искрений привет, он где-то во франции. От дочки не звука на несколько писем. Итак, родные, шлю вам свой искрений привет и в предь даю вам слово, что больше таких шалостей делать не буду. Писала под мою диктовку анна фоминична. Твой
иван заикин".
Примечания.
1 тырса - смесь опилок и глины, которой устилается манеж.
2 рудольфо валентино (1895- 1926), знаменитый американский киноактер, легенда и культовая фигура немого кино. В 1977 г. К.Рассел снял о нем художественный фильм "валентино".
3 антрепренер жак пфефер (jack pfefer), устроивший турне по америке жившего в польше борца гаркавенко, который заработал за 2 месяца $ 15 000, писал заикину (сохраняем орфографию): "вы знаете хорошо, сколько тысячи старый хулиган с усами от меня увез, и, если бы он не был погромщиком, я бы ему дал заработать в десять раз больше. Но я доволен, что я его научил уже для вас всех. <..> ЧТо касается, что вы пишете <о> ваших знакомых художников и писателей, чтобы они о вас писали, так советую вам ничего не думать о ваших друзей, ибо для рекламы мне никто не нужен на помогу, я лучше всех это умею".
4 кэтч (catch), или рестлинг (wrestling), - американская борьба, примерно соответствующая нынешним так называемым "боям без правил".
5 во время первых выступлений заикина в америке в 1922 г., Борец в.Збышко-цыганевич (старый знакомый заикина еще по одесскому цирку), чувствуя неминуемое поражение, надорвал противнику ухо, после чего залитый кровью заикин прекратил борьбу. На кубе ему подсунули, чтобы смазать маленькую ранку над глазом, под видом лекарства медный купорос. Два года ушло на лечение, заикин выдержал несколько операций и едва не ослеп; на зрение жаловался до конца жизни.
6 в 1927-1928 гг. Куприн просил заикина узнать, нет ли в румынии иодистых или серных источников, дабы подлечиться на недорогом курорте. "Конечно, - главное в этой всей затее, - повидать тебя, - писал куприн. - Давно я не видал человека. Кроме семьи - все говно".
7 куприн успел откликнуться на печальную новость, к счастью, оказавшуюся ложной: "успел написать о тебе, в день известия о твоей смерти, горячую, скорбную и дружескую статью. Но на другой день пришло известие, что ты все-таки выскочил из лап курносой старухи, и я статью взял из редакции назад. Но это ничего: кого преждевременно хоронят, тому жить долго, говорит старое присловье. <..>.
УДИвляюсь я все-таки мощности и добротности твоей славной черноземной натуры. По слогу твоего письма слышно, что ты его сам диктуешь, но нет в нем ни зла, ни раздражения, ни жалобы на судьбу. Плохие мы с тобой христиане, а все-таки, сказать надо по правде: куда же ты великодушнее, добрее и проще, чем я. Удивляюсь я тебе".
8 куприн немедленно отправил заикину половину просимой суммы при письме от 10.ix.1930, где говорилось: "посылаю тебе пока лишь 500 франков, которые достал с величайшим трудом. Пишу я теперь мало и дается мне работа далеко не прежней легкостью. Да и то сказать: пишу я уже 40 лет с хвостиком, а самому мне третьего дня стукнуло 60 лет и, главное, некогда отдохнуть. Ты об этом никому не говори, ибо сообщаю тебе по дружбе, а не для полупочтеннейшей публики. Идут у меня переговоры с америкой и италией о переводе моих сочинений. <..> ЕСли удастся - пришлю еще 500 сразу, если нет - буду присылать постепенно, что смогу - приема в два, три".
9 см. Очерк п.Трубникова (п.М.Пильского) "иван заикин" в рижской газете "сегодня" (1930, 210). Имеется в виду столкновение заикина в 1914-м в тифлисском погребке с "футуристом жизни" владимиром (вольдемаром) робертовичем гольцшмитом (хольцшмитом). Последний выступал в цирках вместе с маяковским, бурлюком, василием каменским с силовыми номерами (например, ломал о голову 5-сантиметровую доску), сопровождая это чтением футуристических "заумных" стихов и поэм. В недатированном письме 1927 года куприн писал: "орлову (секретарь заикина. - С.Ш.) Поклонись. Да скажи ему: как только иван заикин полезет на крайний рожон, где ему смерть или уродство, или он сам кого-нибудь сможет укокошить, то пусть он тебе, азартному черту, скажет всего лишь два слова: "ради куприна". Но чтобы это средство употреблял лишь в самых крайних случаях. Такой пустяк, например, как ты в сараеве велел всем уйти из ресторана-сада: хотел один пировать, а скрюченному горянскому крикнул: "вон, жидовская морда", - такой пустяк и считать нечего. А вот как ты в тифлисе чуть-чуть было футуриста не расплющил, и я остановил тебя, и ты сказал, переводя дух: "для тебя, саша", - вот в таких случаях пусть мое имя будет рецептом".
Тесная многолетняя дружба связывала ивана заикина с александром куприным. Со стороны писателя это был не просто интерес "коллекционера человеческих типов" к людям экзотических, ярких и мужественных профессий, таких, как балаклавские рыбаки, цирковые артисты, жокеи, водолазы, авиаторы, а настоящая дружба. Куприн очень ценил заикина. "Это еще пустяки, ваня, что сделать огромную карьеру своей природной силою и мордовской хитростью (простота, как мордовский лапоть, о 8-ми концах), - писал он заикину в 1927-м. - Важнее твоя славная доброта и искренность. Все тебя знают. Как назовешь твое имя, сейчас же все мужские морды и дамские личики расплываются в масляничные улыбки. Очарование - это великий козырь. Далеко не все им владеют". Кстати, другой чемпион мира по профессиональной борьбе, иван поддубный, подобным обаянием не обладал, на арене был по-настоящему жесток, и борцы его побаивались. Заикина же все любили. "Милое мое взрослое дитя!", "саженный болван и вообще в жизни доверчивый расстегай", "милый богатырь", "мой дорогой братишка" - такие высказывания рассыпаны по письмам куприна к заикину. "Ах, ваня, ваня, наша дружба перенесла много испытаний. Она как бы проверена огнем, женщиной, водою, смертью, золотом и прочей хреновиной", - писал ему куприн в 1927-м. Заикин же, со своей стороны, просто боготворил старшего друга и все купринское семейство.
После революции заикин оказался в бессарабии, поселился в кишиневе, гастролировал по европе и америке. Румынским подданным не стал, хотя одно время подумывал об этом, будучи усиленно склоняем местными властями к переходу в "румынство". Однако куприн отсоветовал ему становиться "заикинеско". В америке русскому борцу довелось на себе испытать подлость и низость соперников, когда один из них, чуя неминуемое поражение, попытался оторвать заикину ухо. В бессарабии, румынии, сербии хлеб насущный приходилось ему добывать такими номерами, как сгибание на плечах двутавровой балки или переезд через себя по доскам грузовика с полным кузовом зевак. Куприн писал другу по этому поводу: "да и стоит ли публика того, чтобы перед нею тянуться изо всех сил и жил? каждый человек из ее состава может быть в отдельности милым, приятным, мягким, добрым, занимательным, щедрым человеком. Но вместе, вкупе, в целом - это хам, зверь, трус и дурак. Ведь в глубине души вся она, эта г-жа публика, жаждет увидеть зрелище, как человек разобъется, искалечится, угробится на тырсе1. Крови жаждет, сука!".
Когда в 1940-м, по договору между ссср и румынией, бессарабия и западная буковина отошли к ссср, заикин автоматически превратился в советского гражданина. Он получил от советской власти персональную пенсию и как знаменитость, в политической деятельности не замеченная, был осыпан разными "омажами" (звание заслуженного мастера спорта, статья в "огоньке" и проч.).
БОльшое количество писем куприна к заикину хранится в ргали (ф. 2347, оп. 1, ед. Хр. 21-25). 11 писем куприна заикину хранятся в государственном литературном музее в москве и были опубликованы н.И. Колевым в сборнике "новое и забытое" (м., 1966) - к сожалению, вероятно, по цензурным условиям времени, со множеством неоговоренных купюр и более чем лаконичными, частично ошибочными, примечаниями. Лишь в очень небольшой части купринские письма заикину были использованы в книге ксении куприной "куприн - мой отец" (м., 1979) и воспоминаниях заикина "в воздухе и на арене" (куйбышев, 1965), записанных и литературно обработанных в.Кирюшкиным.
Письма написаны, как это умел куприн, крепким, солоноватым, мужским языком. В ргали хранятся и несколько писем заикина куприну. Русский богатырь, которого куприн выучил грамоте, читал довольно бегло, писал же с большим трудом, более или менее освоив лишь подпись под контрактами. "Мне легче было телеграфный столб сломать, чем письмо написать", - признавался заикин. Поэтому письма он диктовал, и в зависимости от того, кто держал перо, они написаны иногда культурным, интеллигентным почерком, почти без ошибок, чаще же - крупными полудетскими каракулями, принадлежащими руке второй жены заикина анны фоминичны, не уступавшей мужу в малограмотности.
Публикуемые впервые два письма куприна печатаются с сохранением авторских особенностей правописания, письма же заикина (также ранее не публиковавшиеся) - с частичным сохранением их своеобразнейшей орфографии.
В первом, недатированном письме (апрель 1927-го), куприн откликается на просьбу друга отослать письмо к оставшейся в ссср дочери заикина п.И. Самсоновой, с тем чтобы ответ пришел на адрес куприна (очевидно, борец уезжал на гастроли и на какое-то время лишался постоянного адреса).
1.
"Почтеннейший иван михалыч, милый мой ваня. Письмо твое к дочке у меня. Но, вот, я не знаю: ты ли не написал мне ее адрес, или я его потерял? сделаю я это, конечно, с удовольствием, как и всегда готов исполнять твои поручения. Боюсь одного: имя мое там довольно известно и не особенно любимо. Вот, на днях, мы все прочитали в советских газетах, а потом перепечатали в эмигрантских, что в конце марта был назначен показательный суд над буниным, мережковским, бальмонтом и мною, над этими слугами проклятой буржуазии, наемниками антанты, прихвостнями белогвардейщины и т.Д. И что никто из писателей тамошних и вообще интеллигентов, из отвращения к нам, не согласился пойти в защитники; так что пришлось самому правительству назначить нам адвоката. Конечно, все это дико. Смешно, особенно если подумать, что в 1927 году они вновь перепечатали 12 моих книг (конечно, бесплатно). Так я и думая, как бы письмо, мне адресованное, не обратило бы на себя их благосклонного внимания, и как бы писавшему не влетело. Поразмысли над этим.
Вряд ли для тебя будет утешением узнать, что живем мы "кепьско". Мои, посланные в америку кино-пьесы, все еще лежат в лос-анжелесе, и о них ни слуху, ни духу. Лавочники больше не верят в кредит. Весна холодная и мокрая. Пишу с большим трудом, потому что мысли бродят, как беспослушные овцы.. Зачем, о иван, затеял ты революцию во время войны? это все равно, что случился пожар в борделе, а проказливый гость заливает его керосином!
целую тебя, дружок мой. Привет чете орловых.
Твой А.Куприн.
А прежде-то! бывало, иссохнут денежные источники, или здоровье плохо, или скука одолеет - только свистнешь судьбе: ты! кривая! помоги! - а она сейчас же: "слушаю, батюшка иван михалыч! к вашим услугам, дорогой александр иванович!.
Ах!".
* * *.
ВТорое публикуемое письмо написано куприным на новый, 1928 год. Опускаем первый абзац с приветствиями и поздравлениями.
2.
"<..> УЖасно я обрадовался, получив, наконец, письмо твое. Мне казалось, что уже два года не имею от тебя сведений. Не могу сказать, что милый художник витя федоров был аккуратным посредником в переписке. Я получил от него лишь одно письмо, в котором он грозился прислать мне твой портрет, но, главным образом, просил меня устроить его в париже в кнематографе, артистом. Он-де, очень фотогрегиничен <так!> и был бы чрезвычайно хорош в ролях валентино покойного2. Мог бы-де, быть хорошим партнером для моей дочери. Ну что я ему ответил бы? во всех студиях парижа с утра до вечера стоят сотни и тысячи лицеистов, пажей, дипломатов - все бывших, с прекрасными манерами и подлинных красавцев, и все это для того, чтобы сняться в массе, статистом, на секунду, в общем движении. Да и дочь моя - не действующее лицо в пьесах, а пока только так называемый "силует". Словом, дорога тяжкая, требующая и счастливого случая и упорной настойчивости. Словом - я не ответил, чтобы его не огорчить. А он обиделся и замолчал.
Что-то и у меня наклевывалось было с америкой. Просили из "los angeles" и у меня два лица позволения переделать для фильмы: одно - поединок, другое - суламифь. Я разрешил, а они вдруг замолчали. Ах, если бы ты знал, сколько жулья вокруг этого великого немого! куда больше, чем было в той же калифорнии около золотых россыпей!.
Рад за тебя, что ты связался в переговорах с пфейфером, и от души желаю, чтобы из этого дела вышли доллары3. Отдыха, дорогой мой, отдыха требуют наши мускулы и мозги, теперь треплющиеся вдвойне против прежней, домашней жизни. Я уж и то перестал придерживаться рюмочки. Хромает натура.
Думаешь ли ты о том, что в америке все-таки "вольная борьба"4. Я тебе и в первую твою поездку говорил об этом, а ты махнул рукой: "нашел тоже, девку мудями стращать". Оказалось, что муди-то эти чугунные, с когтем5.
Обнимаю тебя, целую. Пиши, ради бога, хоть открытки. Да адреса поразборчивее.
От моих дам дружеские приветы. Любящий тебя а.Куприн"
* * *.
Затем переписка куприна и заикина надолго - почти на два года - прерывается. Поездка в америку сорвалась, и заикин был вынужден зарабатывать, гастролируя по румынии и выступая на ипподромах.
3.
"3-го августа 1930.
Двух летняя исповед и доклад старшому брату александру ивановичу, елизвете морисовне, ксении александровне куприным. Начну рассказывать все по порядку. Два года тому назад, когда была между нами горячая переписка о приезде александра ивановича сюда в румынию, дабы подкрепить свои силы, использовать волконические злаки6, я радовался, как ребенок, готовился к этой встречи с такой любовью, как только можно любить мать, отца и своего дорогого учителя; приготовил соответствующую мзду, до двух сот тысяч лей, чтобы нам не нуждаца и не быть ни от кого зависим, свободно держа себя. Почти все было налажено, директора своего подготовил, сказав ему, что я уйду на два, на три месяца на отдых. Он слехка покасился, но контракт мой был пунктуально выполнен, в ожидании тебя, как бога, и тут полное разочарование. Получаю от тебя последнее письмо с французского курорта, где ты пишишь, что сожалеишь, что увлекли тебя <в> невыгодную зделку и утащили на французский курорт. Полная апатия и разочарование: все провалилось в моей душе. С этого момента наши дела день за днем стали падать. Облетев почти все города, маленькие и большие, румынии, окромя убытку - ничего; сбережения мои таили, и моя чебулаевская шайка чуть толстую шею мне не отгрызла. Я задумался выбраца в другую страну. Никак не было возможности: во-первых, паспорта были ни у всех в порядки, да и хворосту не было. Предлагали в варшаву, прагу, ригу, а предложение принять не мог. А тут, как на грех, одному директору одолжил 40 тысяч на чесное слово, - пропали; другой меня подковал на 30 тыс., Борцы - кто 5 т., Кто 10 т., Кто 3 т., - И осталася манишка и записная книжка. А время все шло; метался, как белка в колесе. Месяцов восемь тому назад задолжавшие борцы стали один по одному разъежаца кто куда, и финал: остался один, как бобыль. А тут, как на грех, в этом году четыре сурьезных катастрофы. Первая: подсунул еврей вместо железа стальной мельнечный вал. Чуть-чуть спину не сорвал, пришлось нидельку пролежать. Фторое: на пасху работал в кишиневе на эподроме, пуская ижидневно после своей работы три машины. Погода была дождливая, земля была влажная, спотевшись ложился на сырую землю и получил воспаление лехких, но, благодаря прекрасного доктора, быстро поставил на ноги. Вскоре после этого давал одну гастроль недалеко от кишинева, <в> ганчешти, где дворец малучбея, который обокрал всю турецкую казну <и> сбежал в румынию много лет тому назад. На весь этот маленький городок была лишь одна машина, и то ей управлял казак. От страха ли, или цель какая-небудь была, я, право, не понемаю: когда взъехал на меня, колесо соскочило с доски прямо на левую руку и <с> левой стороны головы. Вырвал куски мускулов из левой руки и сорвал кожу с головы; буксовал на мне около трех минут, пока толпа не сорвалась с мест <и>, столкнув афтомобиль, принялась дубасить шофера. Встал я из<-под> афтомобиля, обливаясь кровью, и спас от толпы шофера. Бедный шофер избежал (куда - неизвестно) из города. Мне же сурьезного повреждения не причинил: рука осталась цела, череп не проломил. Подлечив себя своими средствами, даже не оброщаясь к докторам, снова вчетвером отправились на гастроли. Денег никаких, кризис колосальный, с хлеба на квас, а тут заболел колега, ты его знаишь, одессит добровольский-подубов, работал под поддубнова, может забыл, видел в тефлисе. Провозился с его болезней дней 15, он истекал кровью, выплявывал остатки лехких. Отвез в кишинев, определить в больницу, <и> снова отправился на гастроли, на этот раз водиночестве. Моршрут был таков: pluest, buharest, sofia, белград, мелан и париж. Вероятно, было не суждено после этих перетурбаций. Первая гастроль в одиночестве - плоешти, 20-го, проходила на эподроме треклор, с футболистами. После игравших каманду должен состояца мой выход; футболисты играли скучно, под гробовое молчание. Я слехка нервировал душою: вот публика проклятая, ничем не пробьешь. Без музыки, под сухую, нужно было выходить. Разложив среди поля, на самой середине, свой реквезит, приказал с большим молотом кузнецу ударить по рельсе, что означало мой выход. Настроение было прекрасное, день благоприятствовал, трибуны застонали, я же по-стариковски исполнил все свои номера с большой лехкостью и любовью. Мыслено подумал: "пронеси, господи, последний номер: пробег двух афтомобилей". Внемательно осмотрев прочноту доски, без дефекта, подошол к шоферам, давая им наставления, каким темпом нужно ехать через меня. "Поняли?" - "поняли". Окрестив себя крестным знаменем, мой арбитр дал свисток. В каждой машине сидело по 10 человек. Первая машина проехала благополучно. Шофер второй машины, молодой (машина тяжолая - 2,200 кгр. И 10-ть пассажиров), - по нервности и глупости не понял, вероятно, хорошо меня. Не дождавшись, пока сойдет с доски первая машина (когда сходит машина с меня, то задний конец <доски> подымаеца в высоту метра полтора), и он, аболделый, врезаица с полного хода прямо под доску, ударяит правым колесом по моей религии. Я без памяти. Тут слепое счастье помогло: доска задержала афтомобиль и заглушила ему глушитель мотора. Дальше я уже ничего не помню. Когда на этой же машине привезли меня в больницу, то оказалось: перелом левой ноги, и со лба и до половины носа шкура снялась, как бахила. Нечего сказать, весело было. Дали мне первую помощь, за ночь немного пришол в себя, утром посмотрел в зеркало: о ужас, под глазами как угли, словом, обезображен изрядно, но благодарю господа бога, какой святой помог: был на волосок от смерти. Слехка помят правый бок; левая рука, сердце - слава богу, <целы>. Этот год для меня ужасно не счастливый, а тут как нарошна бухарестская наша "речь" написала мою похоронную. Не могу себе представить, <что будет, если> докатица весть до моей дочки и внучат и до всего заикинского рода села талызина. Рев будет звериный7. Больше 3-х сот раз был отцом благословенным и крестил у родных. 17-й день лежу в больницы, ногу два дня <назад> положили в гипсе, лицо начинает принимать свой благоображеный вид. Забрасывают со всех сторон балкон письмами и телеграмами. Слава богу, брат, бог с нами, а мы с им. Работала здесь руская трупа, так совпало, и.Н. Дубровин (правда, ты об них жалкого мнения); без ведома моего зделали подписной лист, собрав несколько тыщенок, и позорно збежали, даже ничего не сказали. Бог с ими, это свойственно им. Эта зима была очень тяжолая, шатались по бесарабии, как пушкинские цыгане. По словам доктора и профессора, для полного выздоровления потребуеца не менее двух месяцов. За больницу плачу 100 лей в сутки; после больницы неапходимо нужно поехать в акерман, взять 15-20 грязевых ванн, а фисташки на исходи. Необходимо бы было подкрепление на тысячу франков, это меня бы вполне устроило б. Абращаюсь к вашей троицы: если это возможно, прошу не отказать, в долгу не останусь8. Я бы так сильно не нуждался, но забил последние гроши в ремонт для зимней берлоги, десятка 2 тысяч лей, это меня абезсилело. Не могу скрывать от вас: сошолся с одной бедной женщиной, анной фомин. Волковой, родом бесарабиянка, имеет маленький домик в загородной части. Их три сестры, кажная из них имеет по маленькому домику в одном дворе. Это не дома, моя имеет-то землянку, в двери пролазил я боком. Прекрасные люди, с хорошей, хлебосольной душой, атносяца ко мне очень тепло и мило, но бедные, все работают тяжелую работу, дабы <добыть средства> на существование. С чего ты взял, что я семью федорову люблю больше, чем тебя, поверь, брат, у нас только туловища разные, но серца бьюца во едино. Мы вместе смотрели в лицо смерти с тобой, без аверченки <так!> говорю. От скуки сейчас перечитываю находящиеся под рукой рассказики твои, краснова, "бунт пугачева" и "сибирский поход", который для меня хорошо известен. Заканчиваю свой доклад, прошу отнестись с полным доверием, ибо для тебя правды некуда девать. Писала под мою диктовку моя будущая нареченная законная жена анна фоминична. Если возможно, не откажи в моей прозбе. Прошу, не поскупись написать о твоем житье бытье. Твой, горячо вас любящий, борец авиатор
иван заикин.
Мой постоянный адрес: кишинев, каменоломная, 17, или dragoc voda, по румынски.
Сейчас адрес такой: больница шулер, ул. Рудулуи, плоешти, румыния. Ивану заикину.".
* * *.
4.
"Август 1930.
Родные мои александр иванович, елизавета морисовна и ксения александровна. Два письма ваши получил, мне их дослали из плоешти через месяц и пять дней. Из больницы меня выперли, несмотря на то, что на свою цаплю совершенно и до сих пор встать еще не могу; раны не зажили, положили ногу в гипс, и с гипсом, говорят доктора, можешь лежать и дома. Да им надоели мои поклоники. Каждый из поклоников лезит к доктору справляца о моем здоровии телеграфно и письмено, и даже лично, что их страшно волновало. Оне даже поразились, что это за бык, за которого какие-то люди безпокоюца. Поэтому оне старались меня сплавить с больницы, дабы дать им покой. Когда я делал из плоешт до кишинева перенесение своего туловища, что-то было ужасное. Нога раздулась, как колода, на згибе раны треснули и получилось сильное восполение, но типерь, слава богу, лучше. Недельки через полторы думаю, можно начать мазать. Пока дотронуца до ноге не возможно; упадет жар и краснота, начну <лечиться> своими средствами. Не теряю надежды, думаю, что исправлюсь, но сейчас вы бы меня, кажеца, и не узнали, адне скулы. Когда я встал на четырех ногах, то-есть на костылях, <и> посмотрел в зеркало, так себя ище не видал ни когда, как с того света. Так повреждений не чувствую никаких, и за это благодарю бога. Интересный поступок докторов со мной: когда им утром нужно было делать перевязку, то потребовали деньги в перед. Пока неуплатили, они даже не претронулись до меня. Тут вот я и почувствовал, как быть без своего "я", без здоровья и без хвороста. Мне кажеца, и воловьи нервы, и то бы заговорили б. Промычал сибе несколько слов под нос, хотел с ими вступить в пререкание, да лучше уж было атделаца молчанием. И вот до сих пор молчу, фторой день начинаю поднимаца. Думал, в кишиневе будет немножка лучше, много было поклоников и друзей, но они были тогда, когда я был здоров. Как нарочно, никого, адна во круг меня анна фоминична, то-есть моя жена. Получил рижскую газету, подпись п.Трубников, вероятно, п.Пильский, посмеялся от души: о тефлиском случае с гольшмитом. Он <пишет>, ссылаясь на тебя, но у него получилось довольно сочно9. Будишь писать ему, помяни добрым словом. Работать, вероятно, не смогу месяца два, сижу на агромном якоре, а жорлов просит. Земляные стены гладать не будишь, а к своим колегам я никогда не абращался и абращаца не буду, как бы мне плохо ни было. Прошу елизавету морисовну и ксению алекса<дровну>, если одну крошку уважают меня, и хоть малейшая возможность есть, помочь мне в эту трудную минуту, прошу. А по выздоровлении и при первой возможности сумею отблагодарить. Получил от федорова ваше письмо из америки, которое тобой получено от фефера, но дело ф том, <что> меня не пустят. Первое: строгая проверка глаз, слепых не пускают, да и не надежный этот господин. По выздоровлению думаю проехать <в> ригу и ривель, имею от туда некоторые предложения. Сергей малевич10 шлет вам искрений привет, он где-то во франции. От дочки не звука на несколько писем. Итак, родные, шлю вам свой искрений привет и в предь даю вам слово, что больше таких шалостей делать не буду. Писала под мою диктовку анна фоминична. Твой
иван заикин".
Примечания.
1 тырса - смесь опилок и глины, которой устилается манеж.
2 рудольфо валентино (1895- 1926), знаменитый американский киноактер, легенда и культовая фигура немого кино. В 1977 г. К.Рассел снял о нем художественный фильм "валентино".
3 антрепренер жак пфефер (jack pfefer), устроивший турне по америке жившего в польше борца гаркавенко, который заработал за 2 месяца $ 15 000, писал заикину (сохраняем орфографию): "вы знаете хорошо, сколько тысячи старый хулиган с усами от меня увез, и, если бы он не был погромщиком, я бы ему дал заработать в десять раз больше. Но я доволен, что я его научил уже для вас всех. <..> ЧТо касается, что вы пишете <о> ваших знакомых художников и писателей, чтобы они о вас писали, так советую вам ничего не думать о ваших друзей, ибо для рекламы мне никто не нужен на помогу, я лучше всех это умею".
4 кэтч (catch), или рестлинг (wrestling), - американская борьба, примерно соответствующая нынешним так называемым "боям без правил".
5 во время первых выступлений заикина в америке в 1922 г., Борец в.Збышко-цыганевич (старый знакомый заикина еще по одесскому цирку), чувствуя неминуемое поражение, надорвал противнику ухо, после чего залитый кровью заикин прекратил борьбу. На кубе ему подсунули, чтобы смазать маленькую ранку над глазом, под видом лекарства медный купорос. Два года ушло на лечение, заикин выдержал несколько операций и едва не ослеп; на зрение жаловался до конца жизни.
6 в 1927-1928 гг. Куприн просил заикина узнать, нет ли в румынии иодистых или серных источников, дабы подлечиться на недорогом курорте. "Конечно, - главное в этой всей затее, - повидать тебя, - писал куприн. - Давно я не видал человека. Кроме семьи - все говно".
7 куприн успел откликнуться на печальную новость, к счастью, оказавшуюся ложной: "успел написать о тебе, в день известия о твоей смерти, горячую, скорбную и дружескую статью. Но на другой день пришло известие, что ты все-таки выскочил из лап курносой старухи, и я статью взял из редакции назад. Но это ничего: кого преждевременно хоронят, тому жить долго, говорит старое присловье. <..>.
УДИвляюсь я все-таки мощности и добротности твоей славной черноземной натуры. По слогу твоего письма слышно, что ты его сам диктуешь, но нет в нем ни зла, ни раздражения, ни жалобы на судьбу. Плохие мы с тобой христиане, а все-таки, сказать надо по правде: куда же ты великодушнее, добрее и проще, чем я. Удивляюсь я тебе".
8 куприн немедленно отправил заикину половину просимой суммы при письме от 10.ix.1930, где говорилось: "посылаю тебе пока лишь 500 франков, которые достал с величайшим трудом. Пишу я теперь мало и дается мне работа далеко не прежней легкостью. Да и то сказать: пишу я уже 40 лет с хвостиком, а самому мне третьего дня стукнуло 60 лет и, главное, некогда отдохнуть. Ты об этом никому не говори, ибо сообщаю тебе по дружбе, а не для полупочтеннейшей публики. Идут у меня переговоры с америкой и италией о переводе моих сочинений. <..> ЕСли удастся - пришлю еще 500 сразу, если нет - буду присылать постепенно, что смогу - приема в два, три".
9 см. Очерк п.Трубникова (п.М.Пильского) "иван заикин" в рижской газете "сегодня" (1930, 210). Имеется в виду столкновение заикина в 1914-м в тифлисском погребке с "футуристом жизни" владимиром (вольдемаром) робертовичем гольцшмитом (хольцшмитом). Последний выступал в цирках вместе с маяковским, бурлюком, василием каменским с силовыми номерами (например, ломал о голову 5-сантиметровую доску), сопровождая это чтением футуристических "заумных" стихов и поэм. В недатированном письме 1927 года куприн писал: "орлову (секретарь заикина. - С.Ш.) Поклонись. Да скажи ему: как только иван заикин полезет на крайний рожон, где ему смерть или уродство, или он сам кого-нибудь сможет укокошить, то пусть он тебе, азартному черту, скажет всего лишь два слова: "ради куприна". Но чтобы это средство употреблял лишь в самых крайних случаях. Такой пустяк, например, как ты в сараеве велел всем уйти из ресторана-сада: хотел один пировать, а скрюченному горянскому крикнул: "вон, жидовская морда", - такой пустяк и считать нечего. А вот как ты в тифлисе чуть-чуть было футуриста не расплющил, и я остановил тебя, и ты сказал, переводя дух: "для тебя, саша", - вот в таких случаях пусть мое имя будет рецептом".
Комментариев нет:
Отправить комментарий